— Это все какая-то ерунда, Клер. Я ничего не помню про шарфик, кроме того, что купил его для вас.

Клер пожала плечами. Реальность сделала еще один оборот, запутывая ее сознание. Помнит он его или нет, но как только шарф оказался в ее руках, Кузьма Антонович, даже не смотря на ранение, мог говорить с ней совершенно осмысленно, и смотреть на нее этим настороженным взглядом, когда глаза его были чисты, а не подернуты поволокой болезни и близкой смерти. Этот Кузьма был самим собой, а не полупризрачным своим двойником, постоянно думающим о смерти.

— Я сбежала из дома, чтобы не выходить за майора Патова, — Клер подняла глаза на жениха.

Усмешка, исказившая его красивое лицо, заставила Клер вздрогнуть.

— Но это единственное, Клара, что вы должны сделать, -- голос его прозвучал устало.

— Что? — не поняла она.

— Вы должны выйти замуж за Андрея Патова, — Кузьма Антонович отвел взгляд и стал смотреть куда-то в окно.

— Нет, — она наклонилась и накрыла его руку своей, — нет, Кузьма! Я пришла, чтобы выйти замуж за вас. Мы должны пожениться, как можно скорее! Потому что только вы — мое спасение!

Он молча посмотрел на нее, и на лице его было выражение то ли брезгливости, то ли отвращения. И еще до того, как он начал говорить, его ответ был очевиден. Клер, не ожидавшая ничего подобного, смотрела на него, будто видела впервые в жизни.

— Вам нужна моя фамилия, чтобы скрыть позор? — проговорил он тихо, — три года вы не желали свадьбы, и вот теперь я понадобился вам? После того, что я знаю о вас, после побега с Ланиным, вам потребовалось мое имя? — Кузьма поднял красивые брови, — я не хочу жениться на падшей женщине, Клара, — сказал он, — я своими глазами видел то, что вы вытворяете. И мне этого достаточно.

Она встала, задохнувшись от унижения:

— И что же вы видели?

— Достаточно, — он прикрыл глаза, будто разговор сильно утомил его, — прощайте, Клер. Идите. Я никому не скажу, что вы приходили. Идите с Богом.

Все-таки ад существует. Клер сжала руки, с трудом сдерживая готовые политься сплошным потоком слезы. Она смотрела на красивое лицо бывшего жениха, и не могла понять, почему человек, который всегда казался ей скалой надежности в ее шатком мире, вдруг превратился в болотную кочку. Клер пыталась цепляться за него, но ее уже сносило течением, и она бросилась к двери. Она совершенно не понимала, что ей делать дальше. Кузьма отказался от нее, семью она отвергла сама, оставался один Эрнест, который, конечно же, не будет долго возиться с неудачницей. Окончательно запутавшись, Клер сбежала по ступенькам, и села в коляску, где ждал ее Ланин. Слезы текли из ее глаз совершенно беззвучно. Коляска тронулась и покатилась, и Клер закрыла лицо руками.

— Что же мне делать теперь, Эрнест? Что же мне делать?

Квартира, снятая Эрнестом для Клер, выходила окнами в небольшой садик. Клер нравилось стоять у окна и смотреть, как утром нянюшки выводят в этот садик своих воспитанников, а те бегают по траве играя в салки и гоняя мяч. Клер любила детей, и их радостные возгласы не раздражали ее слуха. Она открывала окно, и следила за детскими играми, пока не замерзала окончательно.

Эрнест приходил как раз тогда, когда детей заводили домой, и Клер встречала его с улыбкой на губах. Она не знала, зачем он приходил, и сколько времени продлятся эти странные отношения. Эрнест не стремился к сближению, и относился к Клер скорее как старший брат, чем как влюбленный молодой человек, и только иногда его взгляд, внезапно вспыхивая, выдавал его чувства к ней.

Клер замерла, затаилась, и казалось, чего-то ждала. Она читала целыми днями, не желая ни ехать в церковь, ни думать о том, что же на самом деле приключилось с ней на кладбище. Она все больше замыкалась в себе, и та Клер, которую Эрнест открыл для себя в Выборге, спряталась в скорлупу немного чопорной сдержанной женщины, с плавными движениями и застывшим лицом. Целыми днями Клер читала, чтобы загнать свои мысли как можно дальше, и чужие переживания и приключения помогали ей не думать о своих. Видя, что Клер все больше замыкается в себе, как будто исчезает куда-то, отгораживаясь от мира потухшим взглядом, Эрнест испугался.

Было бы лучше, если бы Клер плакала. Но она не плакала. Иногда она сидела, уставившись в одну точку, забывала отвечать на вопросы, и никогда не соглашалась выйти на улицу. Боялась, что ее узнают, что будут осуждать или насмехаться. Эрнест пытался расспросить Клер о событиях на кладбище, но она только пожимала плечами. И лишь однажды, когда он был особенно настойчив, сказала:

— У него были теплые руки. И дыхание тоже теплое, — Клер подняла глаза на Эрнеста, — может ли у призрака быть теплое дыхание?

Эрнест не знал. Он окончательно запутался. Он не знал, что делать с Клер, которая от него ускользала, и он боялся за ее психическое здоровье. Он не знал, что делать с Марикой, которая изо дня в день умоляла его переехать в ее особняк, который она купила сразу же, как только добралась до состояния деда.

В один из дней, выходя из ресторана, где только что отобедал с друзьями, Эрнест буквально наткнулся на двух кузин Клер — Ирину и Эллу. Он прошел с ними два квартала, провожая девушек до дома, и все это время говорила Ирина, рассказывая о своих поклонниках, в то время как Элла, казалось, что-то обдумывала. Распрощавшись с сестрами, Эрнест еще какое-то время стоял напротив дома Велецких, и задумчиво смотрел на окна, где раньше жила Клер. Уже готовый уйти, он развернулся, когда увидел, что к нему бежит Валюша. Он помнил эту девушку, с которой Клер никогда не расставалась.