Был составлен план подготовки, но все же я колебался в принятии окончательного решения.

Приехал за мной Подцероб, потом заехали мы за Рагозиным, и отвез нас Борис Федорович на Ленинские горы.

«Михаил Моисеевич, играть надо непременно. Я вас хорошо изучил, просто «жить» вы не можете. Откажетесь от борьбы за первенство мира, так что-нибудь другое придумаете. Лучше уж в шахматы играйте».

Рассказал я своим друзьям о проделанной работе и планах подготовки — пришли мы к соглашению, что играть надо! Я и послал официальную телеграмму президенту ФИДЕ, отступать теперь было некуда.

Но давление на меня, чтобы я отказался от реванша, было разнообразным и настойчивым. Два довода выдвигались в пользу отказа от игры: 1) Ботвинник не должен себя позорить и 2) Смыслов очень силен, он достойный чемпион мира — так чего же снова играть... После анализа событий, происходивших в матче 1957 года, я, естественно, был иного мнения.

Летом 1957 года большая группа спортсменов была награждена орденами. Вручал ордена в Кремле К- Е. Ворошилов. Каждому награжденному Климент Ефремович говорил несколько слов. Сказал он и мне:

«Вы знамениты на весь мир (мимикой показываю, что не согласен, сомневаюсь в этом); теперь вы проиграли (я киваю головой), но не нужно огорчаться — вы проиграли замечательному «мужику» (тут невольно моя физиономия выразила несогласие)».

Климент Ефремович помолчал и, видя, что я его не поддерживаю, примирительно и дружелюбно добавил: «Но, может, вы еще и выиграете?»

«Может быть!» — последовал незамедлительный ответ. Несколько сотрудников Президиума Верховного Совета СССР, которые стояли за Ворошиловым, дружно засмеялись...

Вскоре Голомбек прислал из Лондона книгу о матче. Кроме партий, она содержала предисловие, написанное победителем, и послесловие, написанное экс-чемпионом. Прочтя предисловие, я уверовал в успех. «...Трудная борьба... за высший шахматный титул окончена. И новые баталии, турниры и матчи еще последуют», — писал новый чемпион.

Быть может, он слишком самоуверен? Зазнайство не располагает к работе. А мне же надо хорошо поработать, и тогда можно рассчитывать на победу — решил я.

Летом 1957 года стало известно, что участникам сборной олимпийской команды разрешено вне очереди купить автомашины «Победа». Я долго сомневался — зрение ухудшилось, и сидеть за рулем уже не мог, но за два дня до истечения срока купил машину (цвета кофе с молоком). Тут же удалось договориться с И. Кабановым (водителем служебной машины нашего друга, заместителя министра электростанций), и всей семьей отправились в Ленинград в «испытательный пробег». До Новгорода доехали благополучно, дальше прямой путь на Ленинград был закрыт (ремонт шоссе), и надо было ехать вкруговую через Псков и Лугу. Места эти я знал, бывал я и в Новгороде, и Луге. Посоветовались мы с Иваном Матвеевичем и решили пробиваться напрямую в Лугу по проселку...

Дорога была ужасная, больше чем 20 километров в час мы не делали. Наконец Луга; и лишь в три часа ночи были в Ленинграде. После профилактики (дорогой чуть не «потеряли» генератор — держался на одном болте) и отдыха уже через Псков вернулись на Николину гору.

Иван Матвеевич работал и, естественно, водить «Победу» не мог. Посоветовал он обратиться к П. Рыжову — Петр Тихонович был уже на пенсии, ранее он был водителем служебной машины министра. П. Рыжов — небольшого роста, прямой, волосы с проседью, но все целы, рассудителен, работал водителем еще до первой мировой войны — охотно согласился. Машину он любил, всегда заранее говорил, какой профилактический ремонт надо делать. До 10 тысяч километров двигатель не насиловал, повороты брал осторожно, чтобы резину сохранить. На светофоры смотрел во вторую очередь, прежде всего обращал внимание на возможные препятствия. «Нарушишь правила, — объяснял он, — дело небольшое, а вот если столкнешься...»

Всю первую мировую войну был на фронте связным-мотоциклистом: «Знаете, что такое пакет — аллюр три креста? Не доставишь в срок — расстрел». Однажды зимой на фронте он в пути решил отдохнуть, оставил на дороге мотоцикл и заснул. Проезжавшие солдаты увидели мотоцикл, отвезли окоченевшее тело (вместе с мотоциклом) в ближайшую деревню. Выпил Петр Тихонович ведро чая и ожил!

В гражданскую был комиссаром, а затем командиром автороты. И там были приключения: рассказывал Петр Тихонович, как в польскую кампанию пришлось ему удирать (не при полном параде) через окно из одной избы, поляк вслед стрелял, но, слава богу, промахнулся...

Подружились мы с Петром Тихоновичем.

Летом 1957 года взяли щенка у соседей — отец был немецкая овчарка, но трусоват; мать — по кличке Фреда — помесь с дворнягой, но умница. Фреда регулярно приходила к нам кормить Волчка.

Волчок подрос, и любимым занятием Петра Тихоновича было бегать с ним наперегонки.

Вместе с Петром Тихоновичем готовились мы к матч-реваншу и вместе играли!

Дебюты были отработаны. Играть со Смысловым надо было с предельной осторожностью, особенно черными, анализировать — сил не жалеть, возможностей для победы не упускать. Приготовил я для Смыслова сюрприз — защиту Каро-Канн, любимое оружие Капабланки.

Эффект был потрясающим, первые три партии Смыслов проиграл, в том числе две белыми в защите Каро-Канн. Сыграли мы еще двадцать партий, которые даже закончились в пользу Смыслова (Ю’/г: 9*/2), но что толку?

Четвертая партия была отложена в проигранном конце с разноцветными слонами. Приехали мы с Петром Тихоновичем на дачу — он спать, я анализировать. Утром поднялась температура, но бюллетень брать нет смысла, партия все равно проиграна — пропускать игру по болезни можно всего трижды. Смыслов не разобрался в позиции, и в итоге — ничья.