В лагере — единственный раз в жизни — играл три партии вслепую одновременно — никаких затруднений при этом не испытывал (Н. В. Крыленко тогда запретил играть не глядя на доску, и в СССР это запрещение для публичных выступлений выполняется. Суть дела в том, что мастер вслепую играет хуже в творческом отношении, а здоровью его может быть причинен ущерб... Алехин отлично играл вслепую, но относился к этой игре отрицательно). Ездили в Новгород, где сыграли матч со сборной города.

Все это было, конечно, слабой подготовкой к чемпионату СССР в Одессе (он начался в августе), но в четвертьфинальной группе я легко взял первое место.

В последнем туре, четвертьфинала я выбился из сил, «выжимая» выигрыш в партии с А. Поляком — накануне Всеволод Альфредович Раузер попросил меня об этом:

— Если вы выиграете у Поляка, а я выиграю у Рюмина, то по таблице коэффициентов я обгоню Поляка и попаду в полуфинал.

В полуфинале можно было легко выполнить норму мастера; уже тогда я относился к Всеволоду Альфредовичу с уважением и не мог ему отказать. В итоге Раузер черными блестяще в семнадцать ходов «разнес» самого Рюмина и в полуфинале стал мастером.

Большой след оставил Раузер в истории советских шахмат, и не только в истории — его дебютные идеи, тесно связанные с планами в середине игры, неуязвимы и по сей день (это относится и к испанской партии, и к сицилианской защите, и к французской защите). Исследовал он только ход 1. е2—е4 за белых и нередко создавал глубокие партии. К сожалению, нервная система у него была непрочной и практические успехи не соответствовали его потенциальным возможностям. Человек он был со странностями (через несколько лет заболел психическим расстройством), погиб во время блокады Ленинграда.

В 1931 году в Москве на финише чемпионата СССР я обогнал своего конкурента Николая Рюмина на полочка, но оставалось еще два тура. Рюмин должен был следующую партию играть черными с Раузером. Я тогда и напомнил Всеволоду Альфредовичу, что долг платежом красен.

— Да не могу я хорошо играть в шахматы... У меня неправильные черты лица(?!), — вдруг заявил Раузер.

Сначала я растерялся, но решил прибегнуть к святой лжи.

— Алексея Алехина, который живет в Харькове, знаете? У него правильные черты лица?

— Нет, конечно...

— Так вот, Алексей Алехин — Аполлон по сравнению со своим братом Александром, а тот ведь умеет играть!

Раузер провел партию с Рюминым с большой силой и выиграл.

Но вернемся к турниру в Одессе: в полуфинале от переутомления я играл слабо и по возвращении в Ленинград вынужден был оправдываться перед друзьями.

И на втором курсе я учился ненормально. Правда, первый семестр прошел благополучно. Ходил на лекции, но там мне делать было нечего. Через пять минут я переставал что-либо понимать и, облегченно вздохнув, вытаскивал карманные шахматы...

В нашей группе упражнения по переменному току вел сам Миткевич. Однажды он меня вызвал решать задачу. Я ничего не знал, и, как всегда в таких случаях, Владимир Федорович сам решал задачу за студента, потом он меня ласково отпустил. Все стремились сдавать экзамен ему. Если студент ничего не знал, Миткевич все равно ставил ему зачет и утешал неудачника: «Ничего, ничего! Необъятного — не обнимешь!» Все это ввергало в отчаяние его заместителя по кафедре Калантарова — тот был весьма строг. Но когда впоследствии Калантаров взял на кафедру Цейтлина, то уже сам Павел Лазаревич умолял моего товарища не снижать успеваемость на факультете...

С января 1930 года началась реформа высшей школы. Стране, приступившей к индустриализации, нужны были инженеры, и не просто инженеры, а из рабочих и крестьян — преданные Советской Родине. Что же делать, если у части рабфаковцев подготовка была слабой? Решили облегчить учение.

Это была необходимая, хотя и временная мера. Конечно, в среднем она снизила уровень знаний молодых инженеров, но все же эти знания оказались достаточными для того, чтобы выполнять обязанности организаторов производства.

Я лично, как это ни странно, выиграл от реформы; чрезмерным объемом информации я не был перегружен, и больше нервных клеток можно было использовать для принятия решений в оригинальных ситуациях!

Наступила эра бригадно-лабораторного метода. Экзамены и контрольные были отменены. Группы разделились на бригады в шесть-семь студентов. Преподавателей не хватало, и были привлечены работники с производства. Политехнический был расформирован, каждый факультет стал самостоятельным институтом.