Вся его жизнь была в шахматах. Он был со дня основания фактическим редактором журнала «Шахматный листок» (ныне «Шахматы в СССР»), собирал шахматные книги (его библиотека была превосходной) и, имея большое количество шахматных друзей за границей, являлся связующим звеном между Крыленко и зарубежными шахматистами.

До революции звание мастера получить в России было невозможно, и поэтому русские шахматисты ездили на конгрессы Германского шахматного союза. Незадолго до начала войны, летом 1914 года, делегация русских шахматистов играла в Мангейме — среди них были Алехин, Боголюбов, Романовский, Селезнев, И. Рабинович и другие (в числе которых был и Вайнштейн). Немцы всех интернировали: Алехин представился психически больным, и его через Швейцарию отпустили на родину. Остальные (кроме Боголюбова и Селезнева) вернулись уже в Советскую Россию лишь в 1918 году. Поэтому Вайнштейн немецкий язык знал превосходно.

«Такое... такое... — начал Самуил Осипович, стоя в привычной позе, — получил письмо от Женевского. Флор предлагает вам сыграть матч...»

Александр Федорович уже все с Флором оговорил. Ильин-Женевский тогда был советником полпредства СССР в Праге и, естественно, общался с чехословацкими шахматистами, в том числе и с чемпионом страны. Сало Флор всегда отличался предприимчивым характером — тогда он был шахматной надеждой Запада — и, рассчитывая на нетрудную победу, предложил сыграть матч с чемпионом СССР.

Сейчас шахматисты знают Флора как остроумного журналиста — и только. Но в тридцатые годы перед Флором трепетали, его сравнивали с Наполеоном. Стиль его игры был весьма оригинален: из современных шахматистов в творческом отношении ближе всех к нему стоит Петросян и, быть может, Карпов. К сожалению, когда Флору перевалило за тридцать лет, он стал играть слабее. Видимо, счетные способности снизились, а способности к самопрограммированию не получили должного развития. После захвата нацистами Чехословакии Флор переехал в нашу страну и стал гражданином СССР.

Тогда Женевский и послал два письма: одно — Крыленко, а второе — Вайнштейну, для меня.

Ильин-Женевский был человеком необыкновенным. Родился в дворянской семье, был исключен из гимназии за революционную деятельность и вынужден был уехать в Швейцарию для окончания образования. Там он объехал на велосипеде вокруг Женевского озера и, победив в Женеве всех своих шахматных противников, присвоил себе вторую фамилию. Все это им было описано в замечательной книжечке «Записки советского мастера». Во время первой мировой войны Александр Федорович был отравлен газами, контужен и на время потерял память — он вынужден был заново учиться играть в шахматы. После фронта у него появилось нервное подергивание: он быстро-быстро и с размаху потирал себе руки, сплевывая при этом через левое плечо (на незнакомых людей это иногда неприятно действовало). Характер у'Пего был ангельский, удивительно порядочный человек был. Не прощал только плохого отношения к шахматам. В 1925 году стал мастером и через несколько месяцев на международном турнире в Москве выиграл сенсационную партию у Капабланки. В 1941 году погиб от немецкой бомбы в Новой Ладоге (что у Ладожского озера).

Относились мы друг к другу сердечно, хотя однажды я сделал Александру Федоровичу превеликую гадость. Было это в Одессе, во время чемпионата СССР 1929 года. Ильин-Женевский поделил в четвертьфинале первое место, но по коэффициентам не вышел в полуфинал. Тогда главный судья Н. Д. Григорьев решил исправить дело: собрал всех участников (всего около 80) и предложил включить Ильина в полуфинал, если ни один участник не возражает. .

Нашелся 18-летний юнец, который заявил, что регламент — закон и нарушать закон нельзя; Александр Федорович тут же покинул Одессу. Никогда он меня не упрекал за этот поступок; видимо, ценил мой характер. Он был в восторге от предложения Флора и верил в успех советского чемпиона.

И вот ленинградцы едут в Москву на заседание исполбюро шахсектора ВСФК (Высшего совета физкультуры). Вернулись и рассказывают: все москвичи горячо убеждали Н. В. Крыленко отказаться от матча и дать согласие на турнир...

«Почему?» — задумавшись, спрашивает Николай Васильевич. Ему объясняют, что Ботвинник в матче обречен, а вот турнир — дело другое, там все возможно... Выражение лица у Крыленко стало жестким. «Будет матч, — сказал он, — мы должны знать свою подлинную силу». Вопрос был решен!

Готовился к матчу я в старом Петергофе, в доме отдыха ученых. К тому времени было опубликовано свыше 100 партий Флора, все они были мной систематизированы. Считалось, что Флор — шахматист комбинационного толка, блестяще ведет атаку. Выяснилось, что все это было в прошлом. Флор уже тогда стал тончайшим позиционным мастером, отлично играл эндшпиль. Дебютный его репертуар был ограничен, это облегчало мою подготовку, я наивно думал, что подготовился хорошо. Хотя на практике это и не подтвердилось, но все же 1933 год и особенно матч с Флором — даты рождения нового метода подготовки. Возмужал этот метод, однако, позднее!

Крыленко организовал матч с большим размахом. Игра была в Колонном зале Дома Союзов. Участников разместили в гостинице «Националь», счет у нас в ресторане был открытый. Правда, в соответствии с привычками я питался экономно, но когда нас посетила делегация пионеров, подмахнул какой-то очень большой счет.

Флор всему этому удивлялся, он, видимо, думал, что советские шахматисты всегда так живут. «У вас красный живот», — сказал он, к ужасу своей собеседницы Клавы Кирсановой (по-чешски — красивая жизнь!).