— Тогда почему же выписывают? — про себя Раиса полагала, что уже вполне можно. Но спорить не стала.

— Приказ, — врач бросил очень выразительный взгляд вверх.

— Ставки? — недоуменно спросила она.

— Если бы! Начальника госпиталя. Какое-то время до фронта у вас будет, разрабатывайте руку обязательно, не переставайте.

Никакого объяснения, кроме срочно понадобившихся свободных коек, Раиса этой спешке не находила. Что же, приказали — значит собираемся. В конце концов лично ей уже осточертело считаться выздоравливающей, до рези в глазах опостылела солнечная курортная тишина. В сводках — бои в районе Пятигорска. Мелькают новые названия — Котельниково, Клетская. Немцы стремятся переправиться через Дон. А что было после Днепра, Раиса слишком хорошо помнила.

За предписаниями направили куда-то к черту на рога. Покидали город целой командой. Военных медиков набралось человек двадцать. В основном — позавчерашние студенты, как и Раиса — после госпиталя. Еще один пожилой военврач второго ранга, годами постарше Алексея Петровича будет, да несколько девушек-санитарок.

На третий день пути по горным дорогам попутчики уже звали ее тетей Раей. Узнав, что она из Крыма, ни о чем более не расспрашивали. Молодые врачи и сами успели хлебнуть лиха, повидать, что такое фронт. А старший товарищ хмурился и на все корки бранил начальника госпиталя за приказ о выписке.

— Статистику себе правит, не иначе. Я на таких типчиков еще в шестнадцатом насмотрелся! В другой район, с глаз долой, из сердца вон. Вы же операционной сестрой были, верно? Так вам теперь главное — не попасть куда-нибудь фельдшером в батальон, — говорил он Раисе. — Это, сударыня, такая лямка, что вы через неделю рассыплетесь. Поверьте моему опыту.

Раиса хмурилась, но помалкивала. Про себя она давно решила, что будет требовать направить ее куда-нибудь не далее медсанбата, в тыл ни в каком виде не пойдет. В батальон — так в батальон, нашли, чем пугать.

— Напрасно сердитесь, — собеседник похоже видел ее насквозь. — Из вас батальонный фельдшер, как из него самого — операционная сестра.

Однако в очередной канцелярии или как ее следует называть (штабные хитросплетения так и оставались для Раисы вещью гораздо сложнее анатомии), все вышло совсем не так, как она думала. Фронту требовались в первую очередь врачи. Хоть какие, хоть экстренной фронтовой выучки, но врачи. А Раису с ее средним образованием опять не могли придумать, куда деть.

Не будь позади нескольких суток дороги на попутках с необходимостью прыгать через борт при очередном налете, она бы держалась спокойнее. А тут не выдержала: “Я вам что, бандероль потерянная, чтобы с адреса на адрес меня швырять?!”

Кончилось тем, что заморенный и осатанелый от обязанности кого-то куда-то распределять интендант обложил ее по матери. Но не на ту напал! Раису и до войны бранью трудно было смутить, не кисейная барышня. Тут же она выдала ему в ответ что-то из арсенала Астахова да так, что штабной служащий аж пригнулся.

— Нашел, кого горлом брать, — хмыкнули из-за соседнего стола. — Морячку, из Крыма! Она тебя одним боцманским загибом в бараний рог свернет.

— Спорил черт с бабой, да во рту пересохло! — огрызнулся тот. — Нас сейчас штабы двух фронтов на портянки рвут! Всем люди нужны, да не абы кто! Вот что, катись-ка ты, в Астрахань. Держи предписание и чтоб духу твоего здесь не было. На передовую мужики нужны, крепкие. А тут прислали студентиков — соплей перешибешь, да пенсионера республиканского значения, тебя вот еще не хватало. Шагом марш, глаза бы мои вас не видели никого.

Новое назначение нисколько Раису не обрадовало, но как всегда — документ подписан, спорить поздно. До города она добралась на рассвете. Окраины с деревянными домиками тонули в пыли, всюду проникающей, тонкой и светлой как пудра. Даже листья серебристых тополей вдоль немощеных улочек, казалось, были запорошены этой пылью.

Долго не могла сообразить, как же выйти к Волге. Попадались только какие-то не то речушки без названия, не то протоки, вода в них цвела и от нее липко пахло тиной. У берегов лениво покачивались лодки, длинные, с низкими бортами и острыми носами. Дома вдоль проток стояли под разными углами к улице, будто однажды они приплыли сюда весной в паводок, да так и остались там, где их отпустила вода и понемногу обросли садами, огородами и кривыми штакетниками.

Ближе к центру стали встречаться каменные дома, больше старинные. Августовское солнце медленно ползло вверх, цепляясь за заводские трубы. Но город не был ни мирным, ни тихим. От железнодорожной станции тянулись склады, пакгаузы, у которых стояли, пытаясь найти тень, часовые. Грузовики, чуть не утыкаясь друг другу в борт, принимали снарядные ящики. Три или четыре раза навстречу попались санитарные машины. По соседнему проулку прошла строем и с песней какая-то часть, оставив за собой долго не оседавшее облако пыли. На трехэтажном кирпичном доме на углу, сразу под вывеской “Керосин”, свежий, дважды обведенный белой краской, указатель “Бомбоубежище”. Витрина соседнего магазина заложена мешками с песком. Белые бумажные кресты на окнах — первая примета если не близкого фронта, то частых бомбежек. Ну вот, так и есть — свежая воронка на пустыре, не успели засыпать.