Андрей Михайлович обратился к Беловежскому как учитель к своему ученику:

– Ты помнишь, чем славится это городище?

– Здесь же колонны и притолоки с иероглифами, – ответил Саша.

– Не в Шкалумкине, случайно, была надпись, где бог Ицамна назван писцом? – вспомнила вдруг Марина.

– Это в Цибанче нам дворник разговорчивый поведал, – хмыкнул Александр.

Быстров с особым вниманием осматривал Дворец Цилиндров, и Танеев присоединился к нему, давая какие-то разъяснения. Томина нырнула в арку под лестницей, типичную для архитектурного стиля Пуук, и очутилась в небольшой камере, где наткнулась на странную скульптуру – некое существо в сидячем положении.

– Кто это?

– Это Шнук, старуха, колдунья, вроде той, что считала себя матерью Царя-Карлика в Ушмале, – пояснил вошедший следом Танеев. – Эти создания осуществляли связь людей со сверхъестественными силами. Их фигуры специально мастерились в такой позе, чтобы на колени можно было положить дары и так задобрить и самих старух, и богов. Майя полагали, что в зависимости от даров шнуки проявляли по отношению к людям либо доброжелательность, либо жестокость.

Марина задумалась, вспоминая старушку из Ушмаля. Все верно. Колдунья, и в глазах ее иногда мелькал совсем не добрый огонек.

– А где Саша? – вдруг спохватилась девушка.

– Побежал осматривать городище, – усмехнулся Танеев.

Они двигались, хрустя сухостоем под ногами, и Шкалумкин приоткрывал свои секреты. Основные сооружения явно находились в стадии изучения и реставрации: каждое из них вырастало обломками или отдельными фрагментами из груды разбросанных вокруг камней.

Томина волновалась, куда мог подеваться Беловежский. Конечно, она хорошо знакома с его увлеченностью, но все же беспокоилась, потому что уже с полчаса он не попадался ей на глаза. Эта тревога заставляла ее идти быстрее, хотя ее причину она не могла себе объяснить. И внезапно она его увидела. Он стоял чуть поодаль, возле дерева с коротким стволом и раскидистой кроной. Через долю секунды он уже там не стоял, словно сквозь землю провалился.

– Саша-а-а! – заорала Марина, и ее вопль эхом откликнулся в пустом городище посреди сухой сельвы.

Она рванулась и застыла на краю огромной воронки, из недр которой и вырастало развесистое дерево. Земля в этом месте много веков назад провалилась, и тяжелые пласты известняка спиралью, точно вода, убегающая в сток, сходились к центру, где зияла бездонная дыра. Дерево ввинтилось в провал, опираясь на толстую стену этого сухого сенота. Саша держался рукой за ствол, балансируя на одном из колец этой гигантской спирали, и фотографировал его чрево. Марина подбежала к нему. Он обернулся, и она, не задумываясь, бросилась к нему в объятия.

– Господи, как я испугалась, – шептала она, гладя его по волосам и целуя в шею, в бороду, в щеки исступленно и беспорядочно.

– Ну что ты, дурочка!

Он крепко прижал ее к себе. Сердце ее билось все спокойнее, и через некоторое время она ощутила неловкость, не понимая, как теперь выйти из этой ситуации. А Саша вдыхал запах ее волос и думал, что не хочет выпускать ее из рук, но осознавал, что с ее стороны это был лишь порыв, в котором она уже, возможно, раскаивается.

– Я очень за тебя испугалась, прости, – проговорила она уже спокойно, потихоньку отстранилась и тут же сменила тему: – Это сенот такой?

– Да. – Беловежский с рвением стал показывать ей это удивительное произведение природы. – Здесь сенот виден как в разрезе. Эти тяжелые пласты известняка и дыра, пока еще довольно узкая, как горлышко кувшина. Держись за ствол и осторожно загляни вниз.

Утопая в черноте, дно сенота просматривалось уже с трудом.

– Метров десять, а то и больше? – ужаснулась Марина.

– Наверно. Смотри, змея.

Внизу между камнями извивалась узкая чешуйчатая лента, пока не скрылась в расщелине.

– А вода?

– Вода, скорее всего, глубже. Подземная пещера разветвляется где-то там в преисподней, и в ее лабиринтах может быть вода. Вероятно, в сезон дождей вода заполняет и этот отсек сенота.

– Красавец-сенот! – крикнул сверху Андрей Михайлович. – Вот вам, Мариночка, и ответ на ваш вопрос о сенотах в этом регионе.

– Приятное местечко. И сам ресторанчик уютный. И дворик симпатичный. И павлины гуляют, – рассуждал Николай Андреевич.

Они сидели в придорожном ресторане. По их подсчетам, до Кампече оставалось не очень долго, но голод заявил о себе.

– Да, день сегодня выдался насыщенный, – протянул Танеев.

– Еще бы! Один Ушмаль чего стоит, – признал Беловежский и извлек из кармана зазвонивший телефон. – Странно. Номер незнакомый… Слушаю.

– Алехандро Веловешски?

– Да, это я.