— Не отпустишь, — грустная улыбка, — я просто уйду из этого мира, исчезну в солнечной вспышке.

И прежде, чем повелитель успевает ответить, чужеземка нажимает на выступающую косточку на своем запястье, и прямо сквозь кожу ладони проступают странные, светящиеся неземным голубым светом знаки. Некоторые символы ему знакомы, они выглядят, почти как привычные ему цифры. Только вот они стремительно уменьшаются с каждым биением сердца.

— Через двадцать шесть дней.

— Кто же ты? — пораженно выдыхает властитель, — не один из богов, раз сама говорила, что не знаешь их.

— Тебе ли не знать, что я человек? — невольница наклоняется, утыкается в шею царя, прячет лицо. — Зачем заставил меня рассказать об этом? Не лучше ли было, когда я одна страдала?

И повелитель лишь крепче обнимает ее, гладит по спине, и нечего ему ответить. Но все же рад он, что узнал, и теперь величайшей глупостью кажется ему напрасно тратить отведенное им время, а те, кто не согласен, должны промолчать. Решение уже готово, осталось его только обдумать до конца, но это завтра. Сейчас же, когда Виалль в его руках, размышлять о чем-то другом слишком расточительно.

Утро наступает слишком быстро, слишком безжалостно. Но повелитель должен начать новый день, а наложница должна вернуться на ночную половину.

Государственные дела ждут царя, но прежде он вызывает слугу и дает ему необычное поручение, тот поспешно кланяется, чтобы скрыть изумление, и уходит, торопясь выполнить приказ, который любому показался бы безумным. Но возразить повелителю никто не посмеет, сколь бы странным ни было его поручение, его исполнят быстро и точно. А если кто и рискнет его обсуждать, то только шепотом и с оглядкой.

Сердце знает, почему

по весне оно так бьётся.

Речка знает, почему

океан её дождётся.

Ливень знает, почему

ночью плачет куропатка.

Ливень знает, почему

ворожит кукушка сладко.

Знает звёздная роса,

почему былинка вянет.

Знает роза, почему

соловья шипами ранит.

Знают очи, почему

слёзы катятся печально.

Я не знаю ничего

горше нашего прощанья.

Назрул Ислам.

Фатих:

Уже через несколько часов Виалль получает странный сверток от повелителя, и распоряжение из уст главного евнуха о том, что надо делать с полученной одеждой. Евнух не может скрыть свое недовольство, когда видит, как девушка облачается в только что сшитый по ее меркам наряд стражника, как надевает перевязь для мечей и закрепляет их на спине. Не положено наложницам даже прикасаться к оружию и носить одеяние свободных людей! Но, встретившись взглядом со ставшими вдруг почти прозрачными светлыми глазами, раб в мгновение покрывается холодным потом.

Всей кожей чувствует он опасность, исходящую от чужеземки, словно та вдруг сбросила маску послушной и покорной игрушки, и превратилась в хищника, жестокого и безжалостного. Не может быть у обычных людей таких холодных глаз, и даже появившаяся на розовых губах мягкая удивленная улыбка не может больше обмануть евнуха. Он поспешно кланяется и уходит, поручив Радже сопровождать это существо до пиршественной залы, где его дожидается повелитель.

«Если царь настолько глуп, что приблизил к себе эту чужестранку, да еще и доверил ей оружие, я ни слова не скажу. Не удивлюсь, если уже сегодня властитель лишится своей неразумной головы. Возможно, новый и юный правитель будет больше уделять внимания гарему, а значит и власти у меня будет больше…» — примерно так думал главный евнух, стремясь как можно скорее скрыться подальше от этих пугающих очей, тонко подведенных черной краской.

И вот уже наступает время обеда, который повелитель обычно проводит с самыми приближенными своими подданными — с визирями, с военачальниками, с самыми богатыми купцами, что более военных способствуют процветанию государства. И все они удивлены безмерно, видя сидящую рядом с царем девушку в одежде стража, похожую на причудливо наряженную куклу.

Трапеза проходит в натянутой атмосфере, никто не может понять, в чем дело, и что эта девушка, выглядящая как обитательница ночной половины, забыла здесь, да еще и смеет держать при себе оружие. Наконец, один из самых молодых визирей, недавно занявший пост после смерти отца, не выдерживает и подает голос:

— Повелитель, что эта женщина делает здесь?

Светловолосая чужеземка, до этого сидевшая почти неподвижно, и лишь изредка отправлявшая в рот кусочки пищи, поднимает на говорящего опущенные дотоле глаза, и рука визиря, дрогнув, проливает вино из кубка на дорогое платье. Потому что он сидит достаточно близко и видит, как стремительно сужаются черные бездонные зрачки, и очи, казавшиеся темными, светлеют, словно морознее небо. И так неестественно и пугающе выглядят они на неподвижном прекрасном лице, что хочет советник отодвинуться, и не может, загипнотизированный, будто бы глядит в глаза змеи.