Я не двигаюсь. Ни шагу.

— Кто?

— Зам по режиму! Киселёв! Он крыса! Он с ними! Деньги шли через него, я не знаю от кого — но он сказал: "Брагина не должна дожить до выхода. Надо сделать грязно, но без следов." Он же разрешение на тот визит дал! На свидание с тем уродом, «бухгалтером»! Киселёв пустил его, без отметки, без записи в журнале! Все у тебя за спиной!

Я шагнул ближе. Медленно.

— Ты уверена?

— Да! Клянусь! — она дёргается, её уже волокут к двери, но она вырывается на последнем воздухе: — Я сказала, сука! Не отправляй меня к ней! Я всё сказала!

Я подошёл почти вплотную. Смотрел в глаза, загнанные, панические, блестящие от ужаса.

— Поздно. Ты не спасла её. Ты сожрала чужую боль — теперь пожуёшь свою.

— Горин, пожалуйста…

— Передай Святковой привет. Скажи, что срок у тебя — пока не сдохнешь.

Я повернулся. И когда за спиной захлопнулась дверь, я только выдохнул. Глухо. Резко.

Всё. Теперь я знаю, с кого начну.

Киселёв.

Сука я тебе кадык выгрызу.

Он вошёл без стука. Я даже не подняла голову — по шагам поняла, что это он. Горин.

Начальник. Мой палач. Моя зависимость.

Воздух в карцере как болотная жижа — тянется, давит, гниёт. Я сижу на полу, в уголке, босиком, колени к груди. Кожа липнет к бетону. Кровь на пальцах уже подсохла, но запах всё ещё при мне.

Он остановился передо мной. Я медленно подняла взгляд. В его глазах — не ярость. Хуже. Там был страх.

— Ты совсем ёбнулась? — голос хриплый, сорванный. Он не кричал. Он горел.

Я не ответила. Только сжала пальцы сильнее. Хочешь крови, Владимир? Её уже достаточно.

— Это всё, на что тебя хватило? После всего? — он сделал шаг ближе. — Ты думала, я тебя не вытащу? Ты думала, мне плевать?

— А разве не так?.. — выдохнула. Голос был пустой, будто из другой женщины.

Он подошёл, наклонился, схватил меня за плечи. Резко. Грубо. Его пальцы обжигали кожу. Я не оттолкнула его. Слишком устала. Или… слишком хотела?

— Я тебя, сука, вытащу, хоть ты вены вскроешь, хоть кого-то ещё пырнёшь, я достану тебя из ада, Анна. Поняла?! Я не дам тебе умереть!

— Почему?! — вырвалось. Первый настоящий звук, что сорвался с моих губ за всё это время. — Почему ты лезешь?! Ты не имеешь права!

Он приблизился. Лоб к моему лбу. Его дыхание било в лицо — жаркое, сгоревшее.

— Потому что я не могу без тебя, чёрт возьми! — почти прошептал. — Потому что ты сидишь у меня в голове, в груди, в каждой, блядь, клетке. Потому что я просыпаюсь с тобой и засыпаю с тобой. Потому что ты — моя.

Я не знаю, кто из нас первый двинулся. Может, он. Может, я. Может, просто силы гравитации сдались.

Его рот накрыл мой — резко, жёстко, с хрипом. Я прижалась к нему, как голодная, как мёртвая, которую вернули в тело. Он целовал меня, как будто хотел выдрать душу. А я отвечала, будто хотела сгореть.

Он опустил руки, провёл по телу. Жадно. Без остановок. Ладони обжигали рёбра, талию, живот. Я задыхалась. Не сопротивлялась. Я раздвинула ноги — чуть. Достаточно.

Его рука нашла мой клитор, сладко сжал пальцами, прошелся подушечками к щели. Он провёл пальцем по складкам — медленно. Я стонала в поцелуй. Бессовестно.

Когда он ввёл в меня палец — резко, глубоко — я выгнулась, как под ударом. Всё сжалось внутри.

— Такая мокрая… — прошептал в губы. — Так быстро…Аня…Анечка…

Я не могла ничего сказать. Только дышала, хватаясь за его рубашку. Он добавил второй палец — двигался грубо, уверенно, находил внутри точки, от которых я захлёбывалась стоном. Я судорожно двигалась ему навстречу, как будто тело само искало разрядки. Хотела его. Внутри. Всего.

— Обернись, — приказал. Голос низкий. Дикий. Такой, что между ног кольнуло ещё сильнее.

Я встала на колени, опёрлась на койку, раздвинула ноги шире. Слабость в теле, но желание жгло, как огонь. Я услышала звук расстёгиваемого ремня — и знала: сейчас всё сотрётся. Всё исчезнет, кроме него.

Он встал сзади. Направил член — и вонзился в меня резко.

Я вскрикнула — голосом, которого сама не узнала.

Он был большой. Толстый. Жаркий. Он входил в меня полностью, глубоко, так, что не осталось воздуха. Я сжималась, пульсировала, и всё это — для него.

Он трахал меня яростно. С ударами, с властью. Я не сдерживалась. Стонала, царапала железо, билась в ритме. Я шептала грязные слова — чтобы подогреть. Чтобы слиться с ним.