– Разорад осматривает этот мир и наблюдает за всем, что пытаются предпринять пламенные отродья. Мы видим многие их деяния, однако не способны проникнуть своим пониманием в них. В этом мире был саткар по имени Залдуон. Этот миг поселился тут, чтобы жить, а не чтобы уничтожать, однако, несмотря на это, он многое знал о саткарах. Нужно попробовать отыскать его. Скорее всего, против собственной воли он стал марионеткой в руках саткаров-владык, которые послали свои воинства в этот мир, и теперь служит им. Если нам удастся его отыскать, то, уверены, он пожелает освободиться от власти своего господина, а также расскажет всё о замыслах проклятых в этом мире.

Акадлир сказал:

– Отлично! Зная имя саткара, мы можем определить его место положения и даже попытаться призвать его сюда. Но это потребует какого-то времени. Если вы, конечно, разрешите нам помочь.

– Действуй, отважный валирдал. Твою помощь мы примем из твоих совершенных рук.

Да, мы с уважением относились к этим пилигримам за их праведный образ жизни. И, если с человеком мы вынуждены были контактировать, потому что таково повеление Бэйна, то с чародеями, путешествующими меж мирами, мы не гнушались иметь какие бы то ни было дела. От них не сквозило грехом, их сущность не так сильно диссонировала с нашей. Мы могли вести с ними диалоги также на сторонние темы, пока Акадлир занимался ритуалом.

Чародей по имени Циарлий рассказал нам о своей жизни. Оказывается, он – потомок Елфаса, одного из 9 кузнецов АГЕЗИМНОСа. Несмотря на то, что магических дел мастера не носят на себе никаких доспехов, чтобы те не мешали им творить свои чары, Циарлий был облачён в металлические наплечники, которые были подарком его отца. Когда чародей решил странствовать по мирам, Елфас вручил ему этот подарок и сказал, что эта часть доспехов поможет ему в бесконечных странствиях.

«Я тогда удивился, - говорил собеседник, - Как это наплечники могут мне помочь?

– Отец, - сказал я ему, - Чародей не воин. Они мне, скорее, будут мешать, чем будут полезными.

А он мне ответил:

– Не торопись, сосредоточься на них и взгляни на артефакт, как я тебя этому учил.

Ну я устремил на него весь свой магический взор, и знаешь, что? У меня в глазах всё запестрило от различных чар, которые были на него наложены.

– Но как?! – изумился я, - Ты же ведь не чародей и накладывать чары на предметы не можешь! Как у тебя получилось создать такое прекрасное магическое облачение?!

Но он не ответил. Не ответил, потому что исчез. Да, он растаял в воздухе, как будто бы у меня никогда не было отца, а это всё было лишь сладким видением. Но с этими наплечниками было даже ещё лучше. Одев их, я сразу почувствовал, сколько магической силы во мне стало. Но только лишь поносив их какое-то время, я понял, что помимо пёстрой магии они ещё отличаются небывалой лёгкостью. Они были как будто бы невесомыми. Они совсем никак не давили на мои плечи и не мешали твориться моей магии. Этот предмет втройне дорог мне: за их сильный магический потенциал, за их невесомость и за воспоминания о человеке, который вырастил меня, обучил и сделал этот подарок. Я не удивился тому, что мой отец просто исчез, ведь, в конце концов, нам, валирдалам, всё равно приходится расставаться со своими родными. А мой отец сделал это заранее.»

Циарлий поведал нам многое о своих странствиях. Одна из историй касалась его столкновения с Анклавом, а также связанным с этим сражением против орту-аравов:

«Я тогда понятия не имел, что это за чародеи такие, и просто примкнул к ним. Поначалу всё было хорошо. Я обучался различным сферам магии. Но в один миг всё коренным образом изменилось – они начали стремительно возводить свои страшные постройки, которые отравляли небеса, а также этот мир наводнился их роботами. Механизмы бездушные и страшные. С ними никто не мог чувствовать себя уверенно. А потом ещё это клонирование. Первый мой двойник явился на свет с ошибкой, из-за чего он получился каким-то чудовищем, и его пришлось убить. Второй – с ещё большей ошибкой, из-за чего он претерпевал страшные мучения. Анклав хотел ему помочь, но тот умер в жуткой агонии. Третий клон вообще не получился. И тогда я понял, что мне с ними не по пути. Я сказал архимагу Тазику, что хочу уйти от них, но он не отпустил меня. И тогда мне пришлось бежать. Но и это не получилось. Они хотели сковать меня, но я сопротивлялся. Мои магические силы были безмерны благодаря наплечникам моего отца, так что против меня не могли выстоять и десять анклавовских магов. У нас там разразилась целая война. Я не могу их победить, но и не мог сбежать, потому что шло такое противостояние магических сил, что, если бы я отвлёкся хотя бы на мгновение, они стёрли бы меня в порошок. Но ты не поверишь, как мне удалось спастись. Орту-аравы. Они, наверное, почувствовали, какая сильная магия тут творится, и бросились со всех корней к нам. На моих глазах их лианы схватили, скрутили и сдавили всех анклавовских магов, так что они наизнанку вывернулись. Только лишь роботы эти ихние были эффективны против орту-аравов. И то некоторые ходячие растения умудрялись протиснуть свои щупальца под их броню и разломать на части. Это был мой шанс бежать. И я уж было подумал, что спасся. Как бы не так. Орту-аравы преследовали также и меня. Я отбивался от них, швыряя себе вслед различные магические эффекты. Но тем хоть бы что: ни огонь, ни кислота, ни проклятья их не берут. Лезут и лезут за мной, тянут свои лианы, пытаются оплести. Но я продолжал свой бег. Однако физической силой, как ты знаешь, чародеи никогда не отличались. Вот и я быстро очень устал, и эти растения меня, в конце концов, нагнали, так что я остановился, тяжело дыша, и принялся сражаться с ними. И знаешь, что я узнал: против них всё-таки есть одна сфера магии – воздух. Если использовать ветер как меч, то он легко отсекает их конечности. Само собой, эта магия – совсем не панацея от этих назойливых растений, однако ж небольшую поддержку они дают. Так, отбиваясь от их лиан с помощью ветряного меча, я восстанавливал силы и продолжал бег. А, когда уставал, снова брался за финта и сражался с орту-аравами. Сколько так дней и ночей происходил мой побег от них, я не знаю. Сбился со счёту. Но эти цветки готовы бежать за мной хоть всю вечность. Это я понял тогда и, наверное, пополнил копилку знаний многих валирдалов. Я, конечно, не могу понять, смеёшься ли ты надо мной, но наверняка думаешь: какой же ты, Циарлий, недоумок, раз продолжил бежать и отбиваться от орту-арава магией вместо того, чтобы просто замереть на месте, оборвав все связи с эфиром, и подождать, пока цветочный убийца не убедится, что жертвы больше нет. Да, я не скрываю своего недостатка. Но это помогло мне развить физическую форму, а также воспитать в себе бесстрашие. Наверное, потому я и решил остаться сражаться с саткарами. А так бы и бежал вместе с остальным, предпочтя наслаждаться своей беззаботной жизнью мага. В общем, убегая от орту-арава, я непрестанно посылал в магическое пространство зов о помощи. Так что, в конце концов, на него откликнулся другой валирдал, который помог мне отбиться от преследователей, так что мы успешно добрались до точки валирдации, а после покинули этот мир»

Часть 5

Был также и другой чародей, который лишь пытался казаться человеком. Но на самом деле он был другим существом – эльфом. Звали его Лермиэль. И он являлся онтоханином, то есть обладал лишь одной сферой магией – той, которой обладают все дарлы или светлые эльфы – магией природы. Вместе с Готтлибом и Акаем он помогал людям отбиваться от саткаров. Его чары изменили внешность таким образом, что он был неотличим от всех остальных валирдалов как внешне, так и внутренне. Однако от нашего взора не укроется никто. И всё же в его внешности проступала эльфийская сущность. Несмотря на то, что его вытянутое лицо изображало мрачную решимость, она ему не шла. В него было заложено, что он должен улыбаться, источая свет своего родного мира и своего народа. Валирдалы нас боялись. Но этот страх был результатом разности наших сущностей. Леармиэль боялся нас сильнее, почти так же сильно, как обычные люди, потому что его сущность светлого создания жизни была ещё больше противоположна сущности тёмного порождения смерти. К нему подошёл Сетамилис и сказал:

– Ты давно скрываешь свою истинную сущность под этим обличием и достаточно продолжительное время проводишь среди людей. Это может сильно повлиять на тебя.

Тот встрепенулся оттого, что бессмертный раскусил его, однако подумал, будто бы нам не известно, к какому народу он принадлежит, а потому отвечал:

– К чему ты мне это говоришь? Я ничем не отличаюсь от них.

– Тогда разреши представиться. Меня зовут Сетамилис.

Произнеся это, бессмертный вперил свой взор в него. Но эльф ничего не отвечал и не потому, что не знал о традиции называть своё имя в ответ, а потому, что пребывал в ступоре. Просто эльфы, в отличие от людей, более чувствительны к чужой сущности. А наше изменение имён – это не просто показатель отречения от жизни. Это изменение нашей души. За каждым именем кроется какая-то история. Когда имя читает или произносит человек, он просто изрекает и воспринимает слово, ничего больше. Такие чуткие существа, как Леармиэль, слыша чужое имя, видят больше, чем просто слово – они воспринимают историю того, кто носит это имя. И вот, слово «Сетамилис» открыло для эльфа историю становления сатлятага бессмертным. Эта история прошла через него потоком тьмы и смерти. Это можно сравнить с кошмарным сном. Когда человек пробуждается от кошмара, то видение какое-то время ещё стоит перед его глазами, медленно растворяясь в окружающей действительности. Проходит время – и пробудившийся окончательно избавился от этого неприятного чувства. Леармиэль сейчас испытывал то же самое. История Сетамилиса прошла сквозь него и оставила в его воспоминаниях свой след, так что высокий чародей сейчас ждал, когда этот след остынет. А мы следили за этим. Когда же действительность вернулась к нему, разорад подхватил этот момент, чтобы задать вопрос: