— Иди сюда.

Макс притянул ее и смял в объятиях, как бумагу. Вжал в себя с такой силой, что невозможно было не хрустнуть, не сломаться. Катарина спрятала лицо на его груди и разрыдалась. Слезы катились беззвучно, только плечи вздрагивали под его ладонями.

Он баюкал ее, гладил спину, целовал в макушку. Дышал ею. Шептал в самое ухо полупьяно и почти бессознательно, заговаривая, заклиная:

— Я никуда не ухожу, слышишь? Я здесь, и я буду здесь всегда, обещаю тебе. Я всегда рядом, и не будет никого, кто встанет между нами. Обещаю. Никогда. Ты понимаешь это? Ты моя подруга, ты мне ближе всех. У меня нет друзей, кроме тебя.

— А она? — сдавленно прошептала Катарина, вскинув голову.

Но Макс не успел ответить: за дверью послышалась возня и топот удаляющихся шагов. Потом хлопнула где-то вдалеке дверь. Макс дернулся — Катарина крепче вжалась в него и горячо зашептала:

— Не ходи, не ходи, пожалуйста. Побудь со мной еще немного. Мне нужно сказать тебе что-то важное… Канарис… — Макс замер. Собравшись с духом, Катарина призналась: — Он говорит, русские уже идут за ней… Подожди-подожди! Слушай. Он предложил защиту. Но за это он требует всех детей. Всех, даже Боруха. Ты же не сделаешь этого, правда? Не сделаешь?

Она заглянула ему в глаза и увидела, как Макс неловко улыбается.

— Но ведь именно для такого случая мы их и готовили, — сказал он невинным тоном. — Ты же знаешь.

Катарина думала, что на сегодня слышала уже все плохие новости. Но Макс еще мог удивить. Она отшатнулась, вытерла мокрое от слез, горящее от негодования лицо.

— Мы ведь одна семья, Макс, как ты можешь?.. Мы даже не смогли похоронить наших старших мальчиков — а что будет теперь?

— Теперь это будет хорошая сделка! Я тебе обещаю… — Макс примирительно вскинул руки, но с нее было достаточно.

Казалось, ее совсем не слышат. Не понимают и не хотят понимать. Морочат голову, лгут. Предают. Потрясенная, Катарина развернулась и вышла из кабинета, не дослушав. Ее никто не остановил.

В маленькой спальне, притаившейся около лестницы, было пусто и стыло. Розы на тумбочке совсем завяли, наклонили бархатные круглые головы. Катарина коснулась лепестков, и те осыпались на пол с тихим шелестом.

В тумбочке, закрытый на замок, хранился револьвер и патроны к нему. Катарина вытащила оружие. Револьвер лег в ладонь приятной знакомой тяжестью. Вечер давно перетек в ночь, и замок, угомонившись после всех событий, спал тревожным сном. Катарина почистила револьвер, зарядила полную обойму, убрала обратно в тумбочку.

Завтра он ей пригодится.

Абель, Кристоф, Лотар, Фридрих, Герман, Франц, Гуго, Эрна, Амалия… И Хильда, и Генрих, и Эльза… Катарина помнила всех, кто ушел — по тем или иным причинам. Еще одного имени, даже одного, она не вынесет. Тем более — всех имен.

Если Макс не хочет больше защищать детей, если он предпочел их другому ребенку — гипотетическому, не рожденному еще уникату, значит, она все сделает сама. Ей хватит одной пули. Макс, конечно, будет расстроен, но он переживет и утешится — и все вернется на круги своя.

К тому же одного униката на весь мир более чем достаточно.

Лихолетов

Воздух в европейском лесу пах по-особому, влажно и прело. Лихолетов любил этот запах. По осени в редкий выходной он мог забраться глубоко в чащу где-нибудь на севере Ленобласти в поисках грибов — лисичек или даже подберезовиков. Искать грибы его учила бабушка, пока была жива. Хотя сама она была больше по ягодам. Могла целый день проползать среди черничных кустов или по одним только ей известным приметам выйти на топкую болотистую елань, где рыжим ковром стелилась сладкая морошка. Осенью ходила за клюквой с огромной корзиной и потом варила варенье, мочила с ней вешенки, морозила, ставила наливку. Вера, городская душа, этого всего не делала и леса боялась. Вот поехать в санаторий — это она понимала.

Вспомнив о моченых вешенках, Лихолетов сглотнул голодную слюну. Медведь шел без устали, не сбавляя темпа, словно машина, которой не требуется еда или отдых. Даже Волк, сжав зубы, тащился, как заведенный.

В детстве у Лихолетова была металлическая мышка на заводе. В спине у мышки торчал ключ, похожий на бабочку. Нужно было повернуть ключ до упора и отпустить — и мышка, дребезжа и подпрыгивая, двигалась вперед. Если поставить перед ней кирпич, мышка билась в него головой. Если завести на краю стола — падала в пропасть с грохотом. Бойцы отряда «М» были такими мышками.

Нет, думал Лихолетов, какие же они Медведь, Лиса и Волк. Животные, по крайней мере, чуют опасность, испытывают усталость, боль и голод. А этим в качестве позывных больше подошли бы цифры: М-один, М-два, М-три, что-нибудь такое. Потому что они как машины.

Когда стемнело, вышли на холм, откуда открывался вид на далекую скалу и замок Нойманна. В замке что-то отмечали: небо расцвечивал праздничный салют. На открытой местности и освещенный огнями, Лихолетов почувствовал себя неуютно. Казалось, Нойманн давно следит за ними, просто подпускает ближе, прикидываясь беспечным. Только когда они вновь укрылись в сумрачном лесу, стало немного спокойнее.