Аня хотела спросить, что это значит, неужели они и впрямь целую неделю проведут вдали от замка? Наедине? Но Макс уже налег на ручку, завел пропеллер, и пустошь наполнилась оглушающим треском лопастей. О разговорах в таком шуме можно было забыть. Поднялся ветер, Аня вжала голову в плечи. Она почувствовала, как качнулся биплан, когда Макс в него садился, а потом — как сжалась рука в механической перчатке у нее на плече: «Ничего не бойся». Аня тронула в ответ его пальцы.

Макс подал сигнал Гансу, и тот отбежал в сторону, чтобы дать место для маневра. Биплан покатился по земле, разгоняясь. Щиток перед лицом задребезжал, в него полетели семена и мелкие насекомые. И хоть ее защищало и стекло биплана, и летные очки, Аня зажмурилась.

Внизу живота оборвалось, скрутилось в приятный, тянущий узел. Вокруг задрожал воздух, и Аня смутно ощутила, как внутри нее колышется сонное марево, потревоженное ее страхом. Вскрикнув, она распахнула глаза — земля уходила из-под ног, а биплан падал в прозрачно-сияющее небо — набирал высоту, скользя на восходящих потоках.

Замок стремительно уменьшался и наконец стал совсем как игрушечный, с красными языками стягов и черепитчатой крышей. Уже знакомая Ане стая воронов кружила над ним, не желая улетать. Наверное, здесь и их дом тоже, подумала она, следя за черными точками. Возможно, служанки подкармливают их время от времени, вот птицы и променяли свободу полета на сытную еду и удобные насесты.

Макс вел биплан плавно, обходя воздушные ямы, постепенно набирал высоту. Вскоре они поднялись так высоко, что попали в облако. Их окружил влажный туман, в котором сгинули и замок, и земля, и даже небо. Осталась только белая дымка да мелкая водяная взвесь, еще не ставшая дождем. Она оседала на стеклах очков.

К счастью, облако быстро кончилось. Макс повел биплан на снижение — мгла расступилась, открыв густой бескрайний лес на холмах и поле у самой кромки. Никаких признаков человеческого жилья, хотя поле выглядело так, будто его когда-то возделывали. Биплан сел прямо в него, и высокие стебли изросшейся одичавшей гречихи зашуршали, сминаясь под натиском корпуса. Биплан остановился — Макс заглушил мотор, проворно выбрался из своего кресла и помог Ане отстегнуть ремни безопасности и снять шлем. Затем подхватил ее, легко поднял на руках и поставил на землю.

Его ладони обожгли ребра, сжали талию — и в животе снова отозвалось, сладко потянуло. Словно они опять набрали высоту и несутся с головокружительной скоростью к звездам и безднам. Они стояли посреди гречишного поля, близко-близко, почти соприкасаясь телами, как в танце, но замерев. Воздух вокруг них звенел. У Макса в глазах отражалось небо — тот же цвет, та же затягивающая глубь, и Аня чувствовала, как пропадает в них, растворяясь без остатка.

— Куда мы теперь? — прошептала она, чтобы хоть как-то разрушить колдовство, вырваться из омута.

— В одно памятное мне место, — ответил Макс как-то хрипло, словно у него пересохло в горле. — Ну что, идем?

Опомнившись, он разжал хватку, выпустив ее из объятий, и Аня с облегчением выдохнула. Но морок не рассеялся — быть может, потому, что она сама уже не хотела, чтобы он заканчивался. Идя через поля рядом с Максом, едва касаясь его то плечом, то пальцами, она чувствовала, как между ними проскакивают колкие, будоражащие искры, и радовалась им, и боялась, и замирала от каждого разряда.

Пахло озоном — небывалой для осени, но близкой грозой.

Лес встретил их позолотой и медью, блестящей на солнце ярче любого дворца. Макс отыскал узкую, почти заросшую тропинку и пошел по ней, шурша опавшей листвой. Аня шла следом, глубоко вдыхая осеннюю прель и до звона прозрачный воздух. Высоко в кронах перекликались лесные птицы. Как в детстве, она узнавала их по голосам, и сердце наполнялось радостным теплом — будто она наконец-то встретила старых друзей. Варакушка, синица, зарянка. Свиристель. Вот хохотнула неподалеку одинокая выпь — значит, близко вода.

Прямо под ноги ей выпрыгнул крепкий боровик, и Аня не удержалась: наклонилась, осторожно сорвала, надломила шляпку. Гриб оказался чистым и пах головокружительно — детством, смехом, свободой.

Каждую осень они с Пеккой собирали по несколько корзин на скорость, аукая друг дружке, чтобы не заплутать. К маленькой Анники грибы всегда сами прыгали в руки — выглядывали из-под листочков и рыжего хвойного ковра, блестели масличными шляпками, только срезай.

Она быстро разгадала главный секрет грибов: нашелся один — ищи рядом второй, иди по широкому кольцу, и тогда соберешь полную корзинку. Вот и теперь Аня пошла кругом — и вправду отыскала еще парочку белых. Макс наблюдал за ней с удивлением и любопытством. Заметив это, Аня рассмеялась, показала свою добычу.

— Когда я была маленькой, мы с братом часто ходили в лес, — объяснила она. — По грибы, по ягоды. Черника и морошка летом, клюква и брусника осенью. Лисички до самого снега, их на белом знаешь как видно! А мама потом пекла пироги…

Она обтерла грибы о подол юбки, сложила осторожно в карман, чтобы не сломать шляпки. Они с Максом снова зашагали по тропинке, медленно, погруженные каждый в свои мысли. Вспомнив о маме, Аня пыталась отогнать ее образ, но ничего не получалось. Ее полные белые руки, все в муке, отдыхающее под полотенцем тесто, которое мама замешивала с рассветом, запах и вкус пирогов — все это всплыло в памяти и не хотело исчезать.