— Всех! — кричал он на ходу. — Еврея тоже!

Надо же, думал Борух, кренясь на бок, столько кутерьмы из-за какого-то идиша. Теплое текло уже по спине и становилось холодным. Чьи-то крепкие руки подхватили его, подняли и понесли. А может, то были вороньи крылья, которые пророчила Далия? Боруху было уже все равно. Хотелось только спать.

Аня

Все произошло очень быстро, за считаные мгновения, но Ане казалось, время, подчинившись мареву, растянулось до вечности. Она не слышала ничего, кроме тонкого звона, от которого вот-вот лопнут барабанные перепонки. Не видела ничего, кроме спины, затянутой в парадный китель, и Боруха, обмякшего на полу под дулом револьвера. Все взмыло в воздух, звук сжался и схлопнулся, а затем хлынул волной. Раздался выстрел — завеса тишины наконец прорвалась. И Аня поняла, что кричит. Цветные витражные стекла вскрикнули вместе с ней и лопнули, в руках у гостей стали взрываться бокалы. Начался переполох. Посеченные осколками, люди убегали, спотыкаясь и завывая от ужаса.

— Анники! — услышала она окрик. Близко, почти в самое ухо. Она повернула голову: Макс смотрел прямо на нее, хмуря брови. Так похоже на Пекку, что, казалось, сейчас он схватит ее за плечи и как следует встряхнет. Или ударит.

Это из-за тебя, Анники, опять из-за тебя.

С грохотом рухнули на пол подсвечники и шахматы, посыпались фрукты и цветы. Не устояв на ногах, Аня тоже упала. Марево уходило толчками, разбегаясь последними отголосками, прячась в дальних углах комнаты, затухало. Аня подползла к Боруху, подхватила его и прижала к себе.

— О, Борух… — простонала она, ощупывая его голову. Затылок, ссаженный об угол стола, был мокрым, но пуля, кажется, прошла мимо, не задев.

Кто-то коснулся ее щеки, и Аня дернулась, обернулась. Это был всего лишь Макс. Он не выглядел рассерженным, скорее взволнованным, восхищенным.

— Ты в порядке?

Аня кивнула, хотя ее всю трясло от гнева и слабости. Макс забрал у нее Боруха, подхватил его и устроил голову у себя на груди.

— Идем, — позвал он, протянув Ане другую ладонь. Взявшись за нее, Аня почувствовала, как слабеют ноги и темнеет в глазах. Макс закинул ее руку себе на плечо и вынес обоих из комнаты, полной хрустких осколков. Он протащил их мимо застывших в изумлении слуг и детей, мимо испуганной Катарины — через зал и холл, вверх по лестнице, сквозь галерею с воронами и звездами, во флигель воспитанников. Аня едва поспевала за его широким шагом. Свет вспыхивал и падал им под ноги разноцветными бликами: это слуги, которые дежурили во дворе, устроили фейерверк, стоило гостям высыпать из замка. Задумка была в том, что после танцев все выйдут под звезды смотреть салют, но праздник пошел наперекосяк. Теперь гости в панике разъезжались, а над ними, грохоча, распускались красные и желтые огненные цветы. Борух застонал, и Макс прибавил шагу.

Вскоре они оказались в спальне мальчиков. Макс уложил Боруха в его кровать, и тот свернулся в клубок, поджав ноги к животу. Макс погладил его по намокшим от крови волосам. Аня тоже протянула руку, и Борух поймал ее пальцы. Он был в сознании, но засыпал. Аня не знала, чем помочь, и потому, прижавшись лбом к его горячему вспотевшему лбу, зашептала тихонько:

— Между двух утесов Горны красна девица плутала… Обойти нельзя Вуоксу, перейти нельзя Иматру…

В детстве Пекка всегда так делал, когда она болела, и это помогало.

Досказав стишок, она подняла голову: Макс стоял в дверях. Он наблюдал за ними с кроткой улыбкой.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, — сказал он. — Я слышу, как сюда идет фройляйн Крюгер. Она медсестра, с ней Борух будет в надежных руках.

Действительно, в коридоре уже звенели каблуки Катарины. Она ворвалась в комнату — в вечернем платье и с чемоданчиком, полным медикаментов. Даже не взглянув на Аню и Макса, села на кровать к Боруху, деловито расстегнула чемоданчик. Из его нутра пахнуло лекарствами, спиртом и чистыми бинтами. Катарина смочила вату и осторожно приложила к ране.

— Dummer Junge [1], — услышала Аня ее бормотание.

— Идем, — одними губами сказал Макс и поманил Аню за собой.

Они вышли из флигеля во двор, чтобы немного подышать прохладным вечерним воздухом. Все гости разъехались, оставив после себя следы от шин на гравийной дорожке. Ветер гонял по двору кем-то оброненный газовый шарф, потом запутал его в ветках. Шарф развевался знаменем загубленного праздника.

— Опять все из-за меня, — сказала Аня с горечью. — Снова это случилось, а я не смогла сдержаться. Оно происходит само…

— Аня. — Макс мягко прервал ее. — Сегодня ты остановилась. Повылетало только несколько стекол, подумаешь, большая беда.

— И чудом никто не погиб, — ответила Аня. — Да и то только потому, что ты позвал. Меня так только брат называл: Анники.

— Я помню, ты рассказывала, поэтому я…

Макс остановился и вдруг притянул Аню к себе. У нее по плечам побежали мурашки — не то от свежего ветра, не то от его близости. Он очень красив, не к месту подумала Аня, разглядывая его острые скулы и мягкие губы.

— Ты все равно справилась, — сказал он, глядя ей в глаза. Пальцы скользнули вверх и осторожно, словно подталкивая хрупкую бабочку, убрали со лба прядь волос. — Сила дана тебе для того, чтобы защищать. Это ты и сделала.

Макс склонился ближе. Щеку обожгло жарким дыханием:

— Ты восхитительна.

Аня вздрогнула.

Новое чувство захватило ее, растеклось жаром по телу. Она привыкла, что марево — это плохо. Что если вспышка случается — значит, она не сдержалась, потеряла контроль. Аня готова была к пощечине, грубости, новым пыткам — к любому наказанию. Она и без того сжигала себя изнутри каждый день.