Точно! Я, наверное, вчера просто проспорил приятелю очередное желание, и сейчас должен поучаствовать в массовке, на которую обычно ходят или пенсионеры, или студенты, желающие подзаработать хотя бы сотню на пиво и сигареты.

Краем глаза я кинул взгляд на окружающих меня людей. Нет, не похоже было, что это съемочная площадка. Ни камеры, ни света, ни звуковика с огромной палкой я не увидел. Не было и человека, который обычно говорит: "Мотор!", "Стоп, снято!" или что-то в этом духе. Ни одного свидетельства, что двадцать первый век давно уже наступил. Я чуть-чуть еще порыскал глазами. Может, у кого-нибудь из кармашка страшной однотонной рубашки торчит краешек мобилы? Но нет. Меня окружали серьезные лица людей, каждый из который ехал по каким-то своим делам. Они не играли, а проживали свою обычную жизнь. Жизнь работяг.

Значит, все происходящее со мной - это не розыгрыш и не пари. Тогда у меня остается еще одна слабая надежда: может, все это просто сон? Вот сейчас я покрепче зажмурюсь, потом снова открою глаза и окажусь в своей (точнее, родительской) комфортной квартире, в спальне с огромной кроватью, а рядом со мной будет лежать красивое женское тело... Сейчас-сейчас...

Я зажмурился и снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Потом я зажмурился еще раз, и снова распахнул глаза. Ничего. Оставался последний шанс. Я что есть силы ущипнул себя за руку. Если сплю, то точно проснусь. Рука была своя, знакомая, но в то же время - будто чужая: жесткая, с шершавой кожей на ладонях. Я посмотрел на ногти: подстриженные, чистые... Но это явно были не руки холеного молодого парня, который ни разу в жизни не ездил в общественном транспорте. О мужском маникюре, который я делаю обязательно раз в две недели, обладатель этих рук и не слыхивал, да и вообще слова такого, скорее всего, не знает. Это руки обычного работяги: жилистые, крепкие, вон кое-где даже виднеются застарелые мозоли, да и шрамы на запястье имеются. Видно, этот парень может и воды потаскать, и на тракторе поездить, и даже скотину, наверное, заколоть не побоится.

Щипок был довольно болезненным, и я чуть не ойкнул. Но ничего не изменилось. Я по-прежнему трясся в переполненном трамвае. Только на руке остался небольшой красный след.

– Что с тобой?
– недоуменно спросил Толик.

Я глянул на него и, поняв, что дальше жмуриться и щипать себя бесполезно, ответил:

– Так, голова все еще побаливает.

Новый знакомый понимающе хмыкнул, держась за поручень:

– Еще бы она не болела! Упасть с двух метров головой вниз и носом землю пропахать... Я еще удивляюсь, что у тебя зубы целы. Везунчик ты.

Я кивнул, сказал: "Угу!", чтобы хоть как-то поддержать разговор, и хотел было добавить что-то еще, чтобы не казаться совсем уж букой. Однако тут мое внимание привлекло кое-что интересное, и любопытство, к сожалению, не осталось незамеченным.

– А ты куда уставился-то?
– спросил Толик.

Чуть впереди, держась одной рукой за поручень, стояла незнакомая мне девушка. Несмотря на то, что одета она была довольно по-простецки - в какое-то, по всей видимости, дешевенькое платьице в мелкий цветочек, весь ее вид говорил о том, что она преисполнена чувства собственного достоинства. Кажется, она из тех, кому не надо ехать на личном "Бентли", чтобы чувствовать себя королевой - она ею и так родилась.

Девушка притягивала к себе внимание какой-то простой красотой и естественностью: чистая белая кожа без единого намека на косметику, свои, а не "сделанные" губы, правильные черты лица и огромные нежные голубые глаза. По правде говоря, я и отвык уже видеть в Москве таких девушек. У каждой моей знакомой девчули - то нарисованные на пол-лица брови, то искусственные ресницы, то губы, как у утки...

В руке у незнакомки была какая-то книжка, которую она увлеченно читала. Я продолжал смотреть на красавицу, не отрываясь. Девочка явно почувствовала мой заинтересованный взгляд и посмотрела на меня. Я открыто и призывно поглядел на нее, подмигнул и слегка причмокнул. Глупышка мигом опустила руку, одернула подол платья и покраснела, стала прямо пунцовой.

– Симпатичная телочка!
– шепнул я Толику. Другая девочка, стоящая рядом с объектом моего внимания, тоже что-то быстро зашептала подружке на ухо. Та снова кинула на меня опасливый взгляд и на всякий случай протиснулась чуть дальше в салон трамвая, поменявшись местами со старым дядькой, который держал в руках старый потрепанный портфель. Дядька будто не заметил рокировки и продолжал дальше читать газету.

Толик тем временем неожиданно и довольно ощутимо пихнул меня рукой в бок.

– Офонарел, что ль? Телки в поле пасутся.

– А что такого?
– с привычной ленцой сказал я, на миг забыв, где нахожусь.
– Будет в моем списке...

Я хотел было привычным движением закинуть назад хорошо уложенные гелем волосы (жест, который всегда привлекал девчонок), но вместо этого даже не смог поднять руку - народ в переполненном трамвае был утрамбован плотно, точно селедки в бочке на рынке. Хотя откуда мне знать? Я на рынках-то никогда в жизни не бывал... А вообще зря я, конечно, проболтался. Кто его знает, этого Толика... Списочек у меня и правда имеется, веду с шестнадцати лет. Ну ладно, с девятнадцати, если быть совсем уж честным. Ему уже год. Туда я записываю все свои любовные победы. Пока набралось не то что бы много имен - всего четыре. Но то ли еще будет... Я молод, красив и невероятно обаятелен.

Однако, кажется, не все с этим согласны.

– Ты себя в зеркало-то давно видел?
– полюбопытствовал Толик.
– Тоже мне выискался герой-любовник. У нее таких, как ты - вагон и маленькая тележка. За ней все заводские парни бегают.

Не видел, но могу посмотреть. Сурового вида женщина, успевшая занять сидячее место впереди меня, достала из сумочки крохотное зеркальце и помаду и принялась наводить марафет. Проспала, наверное, на работу, вот и решила нанести утренний макияж в транспорте. Я, вытянув шею, заглянул в зеркало и обомлел. Вместо надменной морды холеного мажора на меня смотрело совершенно обычное лицо парня-работяги. Лицо, кстати, вполне симпатичное и загорелое, просто чуток обветренное. Нет, черты лица были абсолютно те же, и волосы такого же цвета.