Побег красавицы из родительского плена состоялся аккурат на следующий день после Нового Года. Тогда же состоялось и мое вынужденное знакомство с ее родителями. И по правде говоря, никому из участников этого мероприятия оно не доставило удовольствия.

Гудели мы с товарищами шумной компанией до самого утра и, дождавшись открытия метро, поехали по домам. Я, естественно, пошел провожать Настю, а "холостой" Толик, чья невеста укатила домой в Горький. чтобы сообщить матери о скором замужестве, завалился на кровать и, как он сам частенько выражался, "дал храпака". Храпак мой приятель, кстати, давал такой знатный, чтобы его было слышно даже в конце коридора, а соседи за стенкой пару раз довольно сильно постучали.

Я благополучно проводил Настю до подъезда и нерешительно спросил:

– А твои где? Может, тебе после вчерашнего побега одной лучше домой не идти?

– Так я не одна, - возразила девушка.
– Я с тобой.

– Со мной?
– я остановился, как вкопанный.
– Думаешь, меня послушают? Позвала б хотя бы Юрку, если меня стесняешься. Он бы с родителями поговорил, чтоб они тебе хоть вздохнуть дали. Брат все-таки.

Однако моя девушка была настроена крайне решительно.

– Пошли, говорю! Взрослые люди уже, сколько можно по подъездам тереться. Зайдем, посидишь, чайку попьем...

– Ого ты молоток!
– восхитился я.
– И не боишься...

– А!
– беспечно махнула рукой Настя.
– Надоело бояться. Решила - будь что будет. С такими родоками будто не живешь, а срок отбываешь. Юрка вон до восемнадцати гулять только с разрешения уходил. И мама перед едой всегда проверяла, помыл он руки или нет. И брюки заставляла переглаживать, если ей казалось, что стрелки недостаточно острые. Иногда мне кажется, что Юрик себе и девушку такую необычную выбрал, из стиляг, чтобы покуражиться можно было как следует - отрывается теперь парень за восемнадцать лет каторги. Да пойдем, говорю!
– она потянула меня за рукав пальто.

Настя отперла дверь. Тут же из-за нее высунулась кудрявая белая голова пуделя. Громко залаяв от радости, он встал на задние лапы.

– Беня, ты мой хороший, - ласково потрепала по морде любимца Настя.
– Знакомься, это Эдик. Он тебя не обидит.

Я в нерешительности протиснулся в прихожую, погладил ошалевшего от радости Беню и остановился, сняв шапку.

– Тихо... Кажется, мама, кажется, еще в гостях у подруги своей. А отец в командировке, поэтому нам никто не помешает, - весело начала Настя, пока я помогал ей снять коротенький полушубок.
– Так что все будет пучком, не волнуйся! Раздевайся, прохо...
– и она осеклась на полуслове.

В прихожую выплыла незнакомая мне дама. Несмотря на утро, она была при полном параде: платье, прическа, макияж.. А на ногах ее были не уютные домашние тапочки, в какие переоделась только что Настя, а симпатичные туфли-лодочки, явно не производства "Совпаршив", то есть сделанные не в СССР. Это презрительное словечко - "Совпаршив" - я когда-то услыхал от Маринки, девушки Толика. Она вообще презирала все советское, кроме одного советского футболиста - своего парня, Юрки Фалина.

– Нагулялась?
– растянув губы в фальшивой улыбке, - протянула дама тем же высокомерным голосом, который я когда-то слышал по телефону.

– П-привет, мама, - слегка заикаясь, пробормотала Настя. Кажется, при виде строгой родительницы ее бунтарский дух стал понемногу сходить на нет.
– Это Эдик.

– А где ты, позволь поинтересоваться, была?
– тем же спокойным голосом, от которого у меня, признаться, чуть позвоночник в штаны не высыпался, спросила дама, не удостоив меня даже взглядом.
– Окно настежь оставила, всю квартиру выстудила. Я утром от Елены Власовны вернулась, а тебя и след простыл. Хорошо хоть соседка еще вечером заметила, когда из магазина шла.

– У Эдика... в общежитии, - тихо, но стараясь держаться твердо, сказала Настя.

Да уж... И как с такой матерью моя девчонка не поседела раньше времени! Ей не позавидуешь. По сравнению с Настиной мамой мой орущий отец казался просто лепечущим младенцем - настолько зловеще она выглядела.

Настина мама молча сверлила меня взглядом. Кажется, сейчас она искренне хотела высказать дочери все, что она думает о походах безалаберной юной дочери в общежитие к парням, которые только "об этом и думают", о ранней беременности и о том, что кто-то скоро "принесет в подоле"... Хотела она, наверное, добавить и то, что "в их время приличные девушки себе такое не позволяли". Однако, видимо, в моем присутствии она решила не закатывать скандалов. Тем более, что я наконец, набрав воздуха, решился твердо сказать:

– Здравствуйте. Я Эдик... Эдуард, друг Юрия и Насти. Мы просто отмечали Новый Год у нас в общежитии. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, никто не обидел Вашу дочь. Мы просто общались. И я бы хотел с Вами поговорить.

Дама еще раз просканировала меня холодными рыбьими глазами и, сложив губы ниточкой, сказала с достоинством:

– Меня зовут Вилена Марковна. Что ж, проходите. Настя, а ты поставь пока чайку.

Ух ты! Даже за порог не вытолкали и в комнату позвали. Завтрак, конечно, вряд ли предложат, но хотя бы чаю нальют и рот дадут открыть. Вот что значат моя твердость и решительность. И правильно - сколько можно мямлей быть?