— Боярышня, я уж тебе по гроб жизни должен, не знаю, как и расплачиваться буду. А ведь и еще тебя просить придется… и за поиск нечисти той как расплачиваться буду — не знаю.

— Не надобно мне ничего. Через пару дней закончатся святки, у моего брата свадьба будет, а ты, государь, как раз и отбор объявишь для царевича. И меня позовут.

— Позовут, Устёна. А я с Федькой поговорю, чтобы хвост прижал. После сегодняшнего ничего он себе не позволит.

Устя головой качнула.

— Не надобно, государь, покамест не надобно, справлюсь я и сама, а потом видно будет. Неуж ты, государь, брата не окоротишь, если он руки распустит?

— Знаю я, Устёна, и сама за себя постоять сможешь, только и меня не лишай возможности помочь да поддержать, ты мне помогла, а я тебе не откажу никогда. И чего ты меня опять государем величаешь?

— Потому как государь ты. Разве нет?

— А ты волхва, так что ж теперь?

— Не волхва я. А что сила проснулась… так то бывает.

— Понимаю, — и спросил, не удержался. — Устёна, неужто никто не люб тебе? Федька, понятно, сокровище, которое врагу бы подарить, да в прибытке остаться, но ведь мог у тебя и мил-друг быть? Неужто никто к сердцу не припал?

Устя, как и любая женщина, прямо на вопрос не ответила.

— К чему тебе, Боренька, тайны девичьи?

— Должен ведь я тебе. Обещал — за Федора ты не пойдешь, когда сама того не пожелаешь. А вдруг есть у тебя кто на примете? Так я посодействую, сам сватом буду, уж не откажут мне, ни твои родные, ни его?

— Ни к чему тебе то, Боря. Не надобно.

И так это сказала, что отступил государь.

— Как захочешь рассказать — и помогу, и выслушаю, слово даю. А до той поры… отбор я объявлю. Про тебя и так все знают, про симпатию Федькину, ты-то всяко в палаты царские попадешь. Вот и ходи, где захочешь, приглядывайся. Найди мне эту гадину, Устёна! Христом-богом прошу, найди!

— А как это близкий кто окажется? Добряна сказала — рядом эта тварь?

— Это — не близкий. Даже если рядом со мной… таких тварей травить надобно, выжигать, уничтожать! И… кто у меня близкий-то, Устёна? Жена, разве что. Любава мне никогда родной не была, да и сама не хотела, Федька тоже мне братом не стал по сути, по названию только. Не бойся задеть меня, нет у меня настолько родных и дорогих, просто нету. Отец и матушка умерли, дети не народились покамест, вот и весь сказ.

— И что я доказать смогу?

— И не понадобится доказывать, даже не сомневайся!

— Отчего не понадобится?

— Как ты заподозришь кого, мне достаточно будет этого человека на охоту вывезти, да сюда привезти. Не сможет в Рощу войти? Значит, верно. Уж Добряна-то супостата распознает. А как она пойти к нему не сможет, мы его сюда притащим.

Устя голову царя поддержала, еще немного сока березового ему споила.

— Хороший план, государь. Главное, ты к себе пока никого не подпускай, даже жену твою… уж прости.

— Не подпущу, коли обещал, но Марине то проклятие первой невыгодно было. К чему ей мое бесплодие, ей бы наоборот, плодородие?

— Не говорю я, что она виновата, — Устя даже ладонью шевельнула. — Но рядом с ней девка может быть сенная, чернавка какая… или еще кто, чужаками приставленный.

Борис вспомнил, о чем ему волхва сказала — да и смирился. И сам не станет он рисковать, и женой не рискнет.

Маринушка…

Не она это. Ей выгодно было, чтобы наследник появился, да побыстрее… понятно, приворот — могла она сделать. Могла бы, когда б умела. И послушание тоже… какая баба не мечтает мужем править, да командовать? У некоторых и получается даже.

Но бесплодие?

Но силы жизненные пить? До смерти его доводить?

Маринушке то первой невыгодно. Вот и весь сказ.

— Устёна, ты мне встать не поможешь? Вдруг получится?

— Сейчас попробуем, только сок допей. Вот так, теперь обопрись на меня крепче… не сломаюсь я, — а что счастье это, когда любимый мужчина обнимает, руку его чувствуешь, тепло его, дыхание — о том промолчим, и улыбку неуместную спрячем, счастливую, — И пойдем, с Добряной поговорим еще…

— И то… пойдем.

От Маринушки всегда пахло возбуждающе. Мускусом, терпким чем-то…

От Усти полынью пахло, душицей, чабрецом… травой веяло, запахом луга летнего.

Вовсе даже не возбуждающий запах, а все равно, вот так идти рядом, и девушку обнимать, неожиданно приятно было.

Хорошая она… боярышня Устинья.

А что волхва, так у каждого свои недостатки. Он вот, и вовсе царь, так что ж — не человек он теперь?

Анфиса Утятьева дурой никогда не была, потому понимала — оттолкнуть мужчину легко, приманить куда как сложнее.