*- да-да, апостол Павел заявлял: Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения В ПОСТЕ и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим' (1 Кор. 7. 5). И нередко его слова так и трактуют, что в пост нельзя. Прим. авт.

А вдруг получится все?

Борис на патриарха глядел — улыбался.

Добряна ровно в воду глядела, как она сказала, так по ее и вышло. И Макария она словно вживую видела — предсказала, что согласится он с радостью, и что Борису делать тоже сказала.

А нет пока другого выхода.

Ежели получат враги его волос, или кровь, или еще что…

Второй раз с него ошейник могут и не успеть сбросить. Не станет он так рисковать.

А в храме…

То Добряна посоветовала. Объяснила она, что старая вера с новой не враги… когда служители дураками не окажутся да фанатиками. Потому, чтобы Бориса точно вновь не захомутали, надобно ему в храме три ночи переночевать.

В роще тоже хорошо было бы, но нельзя ему сейчас такое открыто показывать. Ничего.

Храм тоже подойдет, когда с молитвой, с верой, с размышлением…. Верует ведь государь-батюшка в бога? Верует.

Вот и пусть три ночи в храме ночует.

Молится, о божественном думает, а там и пост кончится, и план их действовать начнет. Сейчас он Устинью до двора Апухтиных отвез, проследил, как она на подворье вошла, а уж там он за девушку не волновался, там она и к себе на подворье пошлет, и приедут за ней, и расспрашивать не станут лишний раз, все шито-крыто будет. А как отбор объявят, так и придет их время действовать.

Скоро, уже очень скоро — и было Боре радостно. И ошейник сняли с него, и злодея найти обещают, и Устя рядом будет… при чем тут Устёна? А может, и не при чем, просто радостно с ней и хорошо, и думать о ней приятно, и Боря ей за спасение и помощь благодарен. Вот!

Глава 3

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.

Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Не думала я про себя, а про государя и вдвое не думала.

Не то, не так сказано: думала я о нем каждую минуту. Считай, из мыслей моих не выходил он, все движения его перебирала, слова, взгляды, не одну сотню раз вспоминала, не одну тысячу!

А вот что приворожен он, что опутан и окован — даже и помыслить не могла!

В голову не приходило! Поди ж ты, как оказалось!

Сначала Илья, теперь вот, Борис — не спущу! Найду гадину — сама раздавлю! Медленно давить буду, за каждую минуту сожранную, за каждую каплю силы отнятую, не за свою жизнь — за их!

Но кто бы подумать мог?

Когда ж его оборотали?

Добряна сказала, вскорости после того, как на престол сел. И… двадцать лет получается! Ежели ту, черную жизнь считать… да, где-то двадцать лет.

Двадцать лет он на себе эту удавку нес, двадцать лет, а то и поболее… опять же, Добряна сказала, силы из него тянули, без наследника оставили, но давить — не давили. Болезни не насылали, повиноваться не заставляли, просто — удавка была.

Это свою жизнь я помню ровно через стекло закопченное, а Боря… я о нем каждый слух ловила, каждое слово, дышала им, грелась, ровно солнышком… он с утра улыбнется, а я весь день хожу, ровно пьяная от счастья.

Так что…

Поженились мы с Федором. И даже пару лет так прожили. А потом Бореньку попросту убили. Не просто так, нет. Год плохой выдался: недород, засуха, голод… сейчас я заранее о том знаю, сейчас предупрежу. А тогда… Боря из сил выбивался, стараясь из одной овцы десять шапок выкроить, где получалось, где не очень… вроде и удалось. Не то, чтобы везде хорошо было, но люди хоть от голода не умирали, а по весне на базарах крикуны появились, толпу взбаламутили, народишко к царю кинулся, справедливости просить.

Боря к ним выйти хотел, ну и Федор с ним, поддержать же надобно, подробности не знаю я, на женской половине была. Кто б меня пустил?

Да и не рвалась я особенно, свято была уверена, что Боря со всем справится.

Что меня тогда под руку толкнуло?

Как свекровка с рунайкой в очередной раз сцепились, так я и выскользнула наружу… и к царю кинулась. По обычаю, и бояр, и людей принимал он в палате сердоликовой. Знала я, есть местечко, где и подсмотреть, и подслушать можно, спрячешься потихоньку за ширмой с сердоликом — и стой, смотри в свое удовольствие, не заметит тебя никто.