Михайла, который, считай, своим стал в доме Заболоцких, и тут подоспел. Предложил Илье съездить, подарки отвезти невесте. Да и так… помочь чем.

Илья, который от всего этого шума и гама терялся, предложение Михайлы принял с благодарностью. Есть у него друзья, да все уж женаты, а тут бы кто незамужний, бойкий, чтобы переговорить его нельзя было…

Подарки были честь по чести перегружены, Михайла уехал, а Апухтины принялись к визиту жениха готовиться.

Устя невестку утешала, прихорашивала, успокаивала, потом травяной настой выпить дала.

— Знаю, что горько. Терпи! Зато до утра бодрой и веселой будешь! Пригодится!

— Спасибо, Устенька.

Устя невестку по светлым волосам погладила.

— Ничего, Машенька, все хорошо будет. Я рядом буду, помогу, ежели что, ты зови, не думай ни о чем. Поняла?

Девичник Апухтины решили не устраивать. Так, посидели вечерком Маша, с Устей и Аксиньей, в баньку сходили — да и довольно.

— Спасибо, сестричка.

Аксинья хоть и фыркала втихомолку, но вслух говорить не решалась. Устя ее уже пообещала за волосья оттаскать, если дурища Машку расстроит. А сейчас и вовсе отправила сестрицу вниз, пусть там торгуется, с подружками невесты, пусть с дружками жениха перемигиваются, пусть глазками стреляют… вдруг да повезет? Может ведь Аксинье и кто другой приглянуться, не Михайла?

А сама Устя при Маше осталась. Та нервничала, и боярыня Апухтина спокойствия не добавляла. То венец поправляла, то платье, то раскрасить дочку рвалась, ровно куклу… Устя уж успела две свеколки вареных у боярыни изъять, коими та щеки дочке румянить рвалась, да и слопала потихоньку.

Долго себя Заболоцкие ждать не заставили.

Зазвенели у ворот бубенцы, заржали кони.

— Эй, хозяева, — взвился веселый голос Михайлы. — У вас товар, у нас купец!

— Еще посмотреть надобно, что там за купец! — зазвенел в ответ девичий голос. — Может, хромой какой, али косой…

Устя Машину руку сжала.

— Ну, держись, сестренка. Ежели что — не смей терпеть, говори сразу!

Татьяна на Устинью покосилась довольная.

А и то, повезло Марьюшке хоть с одной из сестричек.

Видно же, когда человек с добром к тебе, руку протягивает, поддержать да помочь. Хорошо, что Машка с золовкой своей подружилась, что та к ней со всей душой… Хорошо.

Боярыню Устинья тоже отваром напоила под шумок, и Татьяна чувствовала себя, как в двадцать лет. Только что над полом не летала.

Что за травы?

Так бабка у них травница… немножечко. Так, для себя собирает, сушит, не на продажу, не чужим людям. Устя и сама пару глотков отпила, сил у волхвицы хватило бы и на три свадебных дня, но к чему людям лишнее показывать? Так они все на травы спишут, и более ничего не подумают.

Внизу проходили жаркие торги, наконец, одарив всех подружек невесты лентами, пряниками и серебром, жених прорвался в горницу.

Маша ему навстречу встала — и Устя даже руки сжала.

Как же хорошо, Жива-матушка! Вот оно!

Когда Машка так навстречу мужу и тянется, и он к ней… видно, что она его любит до беспамятства, а Илья защитить ее тянется, поддержать.

Счастье?

Для них это так и есть. И словно теплом от них веет… Жива-матушка, пусть хорошо все у них будет!

— Хорошая пара будет. — И как Михайла рядом с Устиньей оказался. Вот пролаза непотребная! — Прими, боярышня, по обычаю.

Отказываться от ленты да пряника Устинья не стала. Надо так.

А вот что в руку ей записочка скользнула одновременно с пряником, Устинья и глазами сверкнуть не успела, не то, что негодяя пнуть или записочку вернуть.

— Поговорить надобно, — и тут же Михайла в свадебную круговерть включился, не дав ей и слова сказать.

Устя только ногой топнула в бессильной ярости, но понимала, что разговор состоится, Михайла — не Федор, он и хитрее, и подлее, и пролазнее. Он такое утворить может, что Устя потом три раза наплачется.

Поговорить ему надобно!

А ей?

Ее кто-то спросил?

Тьфу, гад!*

*- забавно, но гад — было одним из главных ругательных слов на Руси. А не то, что сейчас. И очень обидным, кстати. Прим. авт.

Поздно вечером, когда молодых уже осыпали зерном, хмелем, отвели в опочивальню и заперли там, Устя из дома выскользнула.

Михайла уж ждал ее в условленном месте.

Мерз, к ночи морозом хорошо ударило, с ноги на ногу переминался, притоптывал, уши красные потирал, а не уходил.

— Чего тебе надобно? — Устинья церемониться не собиралась.

— Поговорить хотел, боярышня.

— Слушаю я. Говори.

— Через два дня от сего к вам на подворье боярин Раенский придет. Отбор начнется. Для тебя, понятно, это все ерунда, тебя и так в палаты пригласят.