— За уток — не обязательно, да случай — он разный бывает. К примеру, государь к жене тогдашнего Утятьева похаживал, али к дочери его? Может быть?

— Может. А все же я б проверила.

— А как?

— В рощу бы нас съездить, к Добряне. Она из Беркутовых, они всегда Живе служили, себя не жалея. Может, она чего и знает?

— Сегодня не получится. Постараюсь на днях это устроить, мы пешком не дойдем, кони нужны.

Устя подумала, что она как раз ножками и бежала, но… верхом всяко лучше. И быстрее.

Подождет она.

Опять же, она-то по осени шла, а сейчас, по снегу глубокому, да без дорог… нет, не обернуться за несколько часов, тут и мечтать не стоит.

— А с государыней Мариной поговорить можно? Боря?

— О чем, Устёна?

— О важном спросить хочу, государь.

— Устя!

— Прости, а только и правда — поговорить мне с ней надобно. До того, как отошлешь ты ее.

— Хорошо, хочешь поговорить — пойдем, провожу я тебя. Но я с тобой пойду.

— Не будет она при тебе откровенна. Уж прости, а только и сил, и времени больше потребуется, чтобы разговорить ее, к чему нам их зря тратить?

— Тогда просто послушаю.

— Через глазок потаенный? Хорошо, Боря. Мне от тебя таить нечего, а вот ей… только не вмешивайся, даже когда что-то страшное или странное услышишь. Не вмешивайся, умоляю!

— Хорошо, Устёна. Хочешь — прямо сейчас пойдем?

— Хочу, Боря. Нет, не хочу, а надобно.

Платон Раенский к Любаве нередко захаживал, никто и не удивился. Родня, чай.

Вот и сейчас пришел, поклонился по-родственному, шубу расстегнул. Царица уже в постели лежала, на локте приподнялась, удивилась.

— Платоша? Случилось чего?

— Поделиться хотел, Любавушка. А там, может, ты чего придумаешь, может, чего подскажешь.

— Чем поделиться?

Любава дождалась, пока дверь закроется, а Платон рядом с ней на кровать присядет. Так-то их не подслушают.

— Кажись, нашел я, ради кого царь с женой разводиться вздумал.

— И кто ж эта стерва?

— Марфа. Михайлы Данилова дочка.

Любава брови нахмурила, долго припоминать и не пришлось.

— Красивая. Черноволосая такая, верно?

— Верно. Она о государе всех подряд расспрашивает.

— Не о Феденьке?

— Нет, Любушка, именно о Борисе. А еще сам он ее на отбор предложил.

— Рисковал ведь, Феденька мог бы и ее выбрать?

— Ничем не рисковал. Феденьке хоть ты роту красавиц построй, ему никто, кроме Заболоцкой не надобен.

Любава глазами зло сверкнула, но про Устинью говорить не стала. Не до того.

— И все это?

— А сегодня их вместе видели. Государь ее в покои проводил, а она хихикала дура дурой…

— Борису и не ум надобен, судя по Маринке, — это уж было поклепом злобным, но Платон промолчал. — А рОдить она ему может, и не одного. Гадина!

— И на Марину похожа.

Любава кивнула задумчиво.

— Я поговорю еще, но кажется мне, прав ты, братец. Положил Борька на нее глаз.

— Что делать будешь?

— Я?

— Со мной-то Петрушку не играй, — махнул рукой Платон. — Какая тебе помощь надобна, сестрица?

Любава задумчиво прядь волос перебрала тонкими пальцами. Уже скорее костлявыми… неприятно выглядело, а отвернуться и нельзя, обидится.

— Не знаю покамест, Платоша, не складывается у меня правильно. Сколько смотрю, а все не так, не то… не знаю!

Платон шаг назад сделал, и то, сказал он все, что надобно, уходить пора.

— Понимаю, Любавушка. Не тороплю я тебя, сама знаешь. Как сложится, так и ладно будет.

— Иди, Платоша, подумать дай. А уж я сложить все постараюсь.

Платон Раенский кивнул, поклонился почтительно, да и прочь пошел.

То-то и оно.

Сделать — можно.

Хоть завтра помрет в корчах дурочка черноволосая, коя царицей стать возмечтала. Хоть послезавтра женится Федор.

Да вот беда — не та жена ему надобна.

А и Росса тоже… перехватить власть над ней можно, да вот удержать покамест не сможет ее Любава. Не пришла ей весточка от Руди.

Остается только ждать.

Михайла на подворье Ижорских своим хоть и не был, а псы все одно на него брехать не стали.

Знакомый.

Не составило труда ему на подворье пройти, да вплотную к стене терема подойти с той стороны, где не было никого. Забор только.

А там…

Поплескать из кувшина на стену, да огнивом чиркнуть — дело несложное. Минута — и пламя поползло, занялось, медленно, ровно нехотя, промороженные бревна гореть не хотели. Но земляное масло осечек не дает.