Шрифт:
Тонкая стальная полоска, остро заточенная по краям и на конце. С виду — ничего особенного, а в камере — это оружие.
Сплюнув, Игорь ловко сунул заточку за пояс.
Потом снова приблизился к Грише и прошептал:
— Слушай… Помнишь, как тебе было плохо? Как ты катался по полу, когда живот болел? Вспомни!
Гриша нахмурился, почесал затылок, посмотрел на брата непонимающе.
Игорь, не теряя спокойствия, легонько щелкнул его по затылку:
— Делай как тогда, делай, я сказал. Ну… Падай! Будто тебе плохо. Так надо!
Гриша, привыкший слушаться брата безоговорочно, рухнул на пол и начал кататься, стонать, хвататься за живот, корчась и бормоча обрывки фраз.
Игорь тут же задвигался, подскочил к двери и загремел кулаками по металлу:
— Эй! Там! Тут человеку плохо! Открывайте, быстрее! Чего вы там, уснули?!
Постовой у окошка вздрогнул от этого крика — только что он прислушивался к шёпоту боксёра и бормотаниям дурачка. Отошел вглубь коридора, а потом уже с громкими шагами приблизился к двери камеры.
— Чего орешь? — недовольно проговорил он, заглядывая в окошко-кормушку издалека, осторожничая, потому что помнил слова молодого, но матерого майора из Москвы.
Сержант стоял чуть поодаль, в освещении коридора, выжидал, смотрел, что происходит в камере. Он решил не подходить сразу близко и не заглядывать — прикидывал, что предпринять. Но не торопился с решением, опытный был и почуял подвох.
За дверью Гриша катался по полу, дёргался будто в судорогах, стонал и лепетал что-то бессвязное, иногда срываясь на крик. Над ним навис Игорь, сам красный, голос хриплый.
— Уроды! Зови врача! Умрёт же! — надрывался он, брызжа слюной.
Постовой скривил губы, подошёл ближе, тяжело вздохнул и сквозь окошко буркнул недоверчиво:
— Какой, к чёрту, врач? А? У нас тут фельдшер только в соседнем здании в вытрезвителе сидит, тут тебе не госпиталь. Ладно… если надо — скорую вызовем. Эпилептик, что ль? Держи его, чтоб башку об пол не расшиб. И за языком смотри, чтобы не проглотил. Отойдет, ты, главное, держи…
— Да ты смотри на него! — заорал Игорь, заглушая мычание Гриши. — Он синий весь! Это не эпилепсия! Звони старшему! Камеру открывай, он же сдохнет тут у тебя!
— Синий? — постовой поморгал, приглядываясь, нервно оглянулся на пустой коридор, будто надеялся, что кто-то подстрахует, но никого не было. Потом мрачно буркнул, чуть отступая: — Не открою. Здесь всяких видывали. Подергается — и отпустит.
Но он слышал, как Гриша скулил, и морщился.
— Он умирает, сука ты рыжая! — надсадно закричал Игорь, голос его сорвался на пронзительный хрип.
Постовой замялся. Мгновение он колебался. Потом всё-таки подошёл ближе, сунул лицо к окошку, чтобы получше разглядеть, что там творится и действительно ли «эпилептик» синеет.
И в этот самый миг Игорь, с точностью хирурга, одним коротким, почти без замаха движением всадил сержанту заточку прямо в глаз.
Металл со странным влажным хлюпаньем пробил глазницу и вошёл глубоко в мозг. Милиционер замер, не успев даже выдохнуть. Остался стоять, схватившись руками за железо двери, будто пытался удержаться за жизнь.
Игорь перехватил его за грудки через окошко, подтянул к себе, с силой прижал к стальному полотну, одну руку отпустил и ею ловко обшарил пояс, сорвал связку ключей.
Если бы кто-то это видел, то точно определил бы — он действовал спокойно и точно, без всякой суеты, как будто сто раз уже проделывал такое.
Отпустил тело, и оно брякнулось на кафель с глухим стуком. Швы грязной плитки стали напитываться кровью.
Игорь, не теряя времени, просунул руку через окошко, пошарил в нужном месте — он заранее, когда его вели в камеру, запомнил, где расположена задвижка с замком. Нащупал скважину и вставил ключ. Повернул — не тот, не хрустнуло. Спешно вставил другой. Опять не тот.
А, чтоб тебя!
Руки уже начали подергиваться от напряжения. Третий ключ — и… щёлк. Он провернулся.
Щёлк, щёлк!
Задвижка свободна, вот она со скрипом отъехала в сторону. Толчок. Дверь камеры нехотя ухнула усталым металлом и открылась. Игорь тут же вернулся к брату, помог ему подняться.
— Пошли, Григорий. Да всё уже. Хорош валяться, — приказал он. — Пошли, скорее…
Увидев труп с растекающейся лужей крови под ним, Гриша улыбнулся и кивнул, а потом пошел за братом, послушно, как щенок. Но в глазах его уже был не щенячий восторг, а нечто холодное, совсем как у Игоря.