— Чувствую, — сказал я.

Пожар постепенно затухал. Над руинами, в которые превратился дом Лазовских, ещё тянулся сизый дым — густой, едкий, с запахом горелого лака, старой мебели и чего-то мертвого. Слишком много было мебели внутри, да еще и деревянная отделка.

Пожарные уже сматывали рукава, цистерна опустела, а за новой порцией воды не собирались ехать. Опасность распространения огня миновала, а кирпичи да головешки никто не собирался тушить до талого. Жалко исторический особняк, ну так ему уже не поможешь. Я настоял все же, чтобы сделали еще один заход, чтобы угли быстрее остыли, и мы могли уже завтра начать разгребать завалы.

Ко мне подошёл Орлов. Он приехал не так давно, но даже его рубашка уже в саже. Видимо, майор близко подходил к очагу возгорания, и явно не из любопытства. Теперь он встал рядом, не глядя. Несколько секунд мы просто смотрели на угасающий огонь.

— Наши, — заговорил он негромко, не отводя взгляда, — на таджикско-афганской границе перехватили груз. Через Пяндж шёл. По документам — партия текстиля. От нашей «Красной Нити».

Я чуть повернул голову.

— Интересно… А внутри?

— ПС-63, — кивнул он. — Несколько герметичных ёмкостей. Всё — как ты и предполагал. Сверху — ткани, как положено, а внутри как раз вещество. Накладные липовые. Груз шел нелегально.

Я медленно выдохнул, взгляд скользнул по пепелищу.

Орлов продолжил:

— По Шамбе прокуратура дала согласие. Пока что будет уголовка по линии хищения социалистической собственности. Как только сверху добро дадут — берём.

— Слушай, Гордеич… — я посмотрел на него, щурясь от дыма, — пока не надо. Рано… Если сейчас дёрнем — остальные лягут на дно или спрячут улики, уничтожат всё подчистую. Нужно брать всех и сразу. Одним скопом, так сказать. Иначе дело рассыпется, а Шамба пойдет только как расхититель социалистической собственности.

Орлов помолчал, затем коротко кивнул:

— Ну-у… Да, ты прав Григорич. Наверное, так и сделаем.

Он на секунду замолчал, будто собирался с духом, затем спросил, не глядя:

— А Мещерский? Ты уверен, что он завязан тоже?

— По уши. Все нити сходятся к нему. Ни одна левая отгрузка с фабрики не могла пройти мимо него. А с Шамбой они вообще, как братья.

— Его разрабатываем, но пока глухо… Ничего не нарыли.

— Это не значит, что он не при делах. Копайте дальше, товарищ чекист.

— Это уже не хозяйственный сговор, — пробормотал Орлов. — Это — партийная крыша. Чтобы тронуть председателя горисполкома, нужно разрешение свыше. Москва. ЦК. Если мы…. В общем, уверен?

— Абсолютно, — кивнул я. — У меня был человек. Надёжный. Информация от него получена… И еще у них есть некто, кого называют — Хозяин. Главный. Даже Шамба и Мещерский его боятся.

— Вот как? — нахмурился майор. — И кто же это может быть?

— Признаться, я думал — ты.

— Чего? — повернул голову Борислав и уставился на меня взглядом вопросительным и немного обиженным.

— Странный ты, майор, был. Но потом я понял, что у тебя руки связаны допуском, не всё можешь мне рассказать. Да ты не волнуйся, теперь я не считаю, что Хозяин — это ты.

— М-да… — хмыкнул Орлов. Он посмотрел на меня пристально, как умеют только те, кто привык допрашивать. — А, если это буду все-таки я?

— Тогда я тебя уничтожу.

— Спасибо, — улыбнулся Орлов.

— За что?

— За честность.

— Обращайтесь, — улыбнулся я в ответ.

После шуток мы вновь вернулись к серьезному разговору.

— А что твой человек? Он подтвердит всё в суде? Когда придет время… Кто твой информатор?

Я поморщился и проговорил:

— Об информаторах не рассказывают, сам понимаешь, но… тут такое дело… короче, Гордеич, она пропала. Так и быть, поделюсь с тобой сведениями, но ты уж помоги по своим каналам отыскать ее. Елизавета Грунская. Известная в городе, как Лиза-проститутка. Но копала под элиту города грамотно… Всё, что знала — мне донесла. А теперь исчезла.

— Думаешь, жива? — голос Орлова стал глуше.

— Мозгом понимаю — вряд ли, — признался я, вновь поморщившись, будто бы от дыма. — Но нутром… нутром чую — она рядом. Просто пока не вижу. А она есть. Не могла исчезнуть вот так.

Орлов усмехнулся, еле заметно:

— Быстро ты к ней привязался.

Я пожал плечами. Не стал говорить, что знал Груню задолго до встречи в этом городе. Вернее, ещё узнаю. Что толку говорить, если не смогу объяснить? Про другую жизнь. Про то, как не смог её спасти. Но это там и тогда. А здесь — не отдам. Если она ещё дышит, я во что бы то ни стало должен ее найти и вытащить.