— Ну, уж, милая моя, это точно не получится, — погрозил пальцем врач. — Даже и не надейтесь! Да вы не беспокойтесь, полежите, отдохнёте несколько дней, мы во всём хорошенько разберёмся и подлечим вас. А вы, молодой человек… полчаса и всё, у нас режим. Вам вообще нельзя здесь находиться. Скажите спасибо моей доброте.

Медсестра закончила свои манипуляции.

— Ну, что там? — с тревогой спросила Зоя.

— Ложную надежду вселять не буду, — покачала головой сестра. — Это вам доктор расскажет.

Я про себя посмеялся. Похоже, какое-нибудь расстройство можно найти даже у абсолютно здорового человека. Хохма была в том, что скорая помощь, больница и персонал были самыми настоящими, никакими не подставными.

Но вот, что характерно, как говаривала моя бабушка, получив в руки здоровую девушку, потерявшую сознание, они взялись за неё со всем рвением, тщанием и старательностью. И теперь не отпустят, пока не обследуют и не убедятся, что с ней всё в порядке. Без квот, очередей и прочих чудес оптимизации… Хотя, если руководить будет вот этот доктор Хаус, диагноз может оказаться весьма специфическим.

— Слушай, Гриша, — тихо сказала Зоя, когда мы остались одни. — Этот мужик меня отравить хотел. Но самое страшное то, что… В общем, я действительно не помню, что там точно произошло… И что делал ты…

— Отравить? — покачал я головой. — Вряд ли. Он сидит у палаты и трясётся от страха. Ему врач не разрешает войти, но я могу его позвать. Ну и, опять же, доктор сказал, что нет таких препаратов, чтобы мгновенно человека вырубить. Такое только в кино бывает. Ты же проходила, наверное, в школе милиции всю эту химию.

— Гриша, — она поджала губы испытующе посмотрев на меня. — Скажи… Это же не ты? Это не ты меня траванул?

— А что ж не насмерть тогда? — усмехнулся я.

— Слушай… можешь сделать доброе дело?

Я ничего не ответил, ожидая, что именно она попросит. В принципе, я уже догадался, что ей надо.

— Не говори Сомову, что со мной случилось. У меня такого никогда не было. Просто нагрузка была в последнее время очень большой… Ладно? Не скажешь? Я тебе добром отплачу.

— Знаешь, Зоя. Мне, честно говоря, нет вообще никакого резона тебя выгораживать. Ты ко мне приставлена, как глаз Саурона, ёлки-палки.

— Кто?

— Всевидящее око. Как надсмотрщик, ограничивающий мою свободу. Но ты мне нравишься, хорошая ты девчонка, не злая, несмотря ни на что. Поэтому… ладно, так и быть, не скажу.

— А я для тебя…

— И ничего даже взамен не попрошу, — махнул я рукой. — Так и быть. Я тоже надеюсь, что это просто усталость.

— Спать хочешь? — спросил Лёня.

Он сидел за рулём светлого четыреста двенадцатого москвичонка. По радио передавали футбольный репортаж, звук был приглушен. За окнами мелькали жилые дома с квадратиками светящихся окон, тусклые фонари, редкие прохожие и встречные машины.

— На пенсии выспимся, Леонид Борисович, — ответил я, и он засмеялся.

Я устало смотрел на всё это ретро и… кайфовал. Ценить каждый момент начинаешь с возрастом, осознавая, что моментов этих остаётся всё меньше и меньше, просто катастрофически мало. Радио, тени, ночь, золотая осень, тесная машинёшка — всё это создавало ламповую, тёплую атмосферу. Я будто оказался на экране кинофильма тех лет…

— Так тебе теперь нескоро, как я понимаю. На пенсию-то, а?

— Вы человек молодой, поэтому я вам так скажу, — глядя в окно, ответил я. — Торопиться смысла вообще нет.

Он усмехнулся.

Спать мне действительно хотелось. Слишком много всего произошло за последние пару дней и сейчас я бы с удовольствием завалился на свою коечку в общаге. Вспомнил бы молодость и даванул на массу. Но сейчас это было несбыточной мечтой. Мы ехали на встречу с кем-то из шишек КПК, Комитета партийного контроля. И, наверняка, меня ждала бессонная ночь. Мне не сказали, но я не сомневался, будет серьёзная проверка. Придётся отвечать на миллион вопросов и, скорее всего, на первом этапе будут использованы спецсредства.

— Поспишь скоро, поспишь. Сейчас познакомишься с начальством, всё расскажешь, а потом я отвезу тебя в общежитие. Ты есть поди хочешь?

— Можно было бы перекусить, — пожал я плечами. — Но могу и обойтись. Вроде не до банкетов сейчас.

— Да, зачем обходиться-то? Покормим, не переживай. Но после, после разговора.

Машина свернула в проулок, проехала метров триста и уткнулась в ржавые железные ворота, высветив лучами фар начерченные белым мелом три буквы. Икс, игрек и зет, перевёрнутый на бок. Три извечные переменные дворового культурного кода.