Все взгляды устремились на Эйслинн, полные болезненного любопытства.

Она могла ответить только так:

Ответ мог быть только один.

— Я признаю ваше право и принимаю его. Но воспользуюсь своим правом на сутки для размышления — и чтобы дать время другим претендентам явиться.

На скуле Баярда дёрнулась жилка, но он кивнул:

— Разумеется, миледи. Всё должно быть по правилам.

Она ответила кивком, скрепляя договорённость:

— Хорошо.

Эйслинн спустилась со ступеней, ощущая онемение, в то время как ум лихорадочно работал.

Фиа тут же бросилась к ней.

— Миледи…

— Мне нужно срочно поговорить с капитаном Аоданом. Немедленно.

?

Хакон ждал так долго, как только мог, собирая информацию из обрывков разговоров и слухов. Новости разнеслись по замку меньше чем за час — барон потребовал Выбора, и леди Эйслинн согласилась. Приготовления начались посреди хаоса, царившего в замке перед осадой. Хакон с трудом осознавал этот поворот событий.

У неё кончилось время — как и у меня.

Кузница, оставленная без присмотра, раскаляется докрасна — ровно таким же был Хакон всё утро.

Наконец, ближе к вечеру, когда терпение лопнуло, он отправился на её поиски.

Он нашёл Эйслинн в кабинете отца. Стиснув зубы, чтобы не огрызнуться на стражника, который остановил его, Хакон услышал, как тот докладывает:

— Миледи? Кузнец просит аудиенции.

— Пусть войдёт.

Хакон прошёл мимо рыцарей, с облегчением обнаружив, что Эйслинн одна.

Она кивнула за его спину:

— Закрой дверь.

Он так и сделал. Щелчок засова означал, что они одни. Настолько одни, насколько это вообще было возможно.

Когда он повернулся к ней, то увидел, как на её губах рождается улыбка, пока она поднимается ему навстречу. Ему хотелось броситься к ней, ощутить вкус этой улыбки, насытиться каждым драгоценным мгновением.

Вместо этого он прорычал:

— Что такое Выбор?

Улыбка исчезла, и его зверь заворчал внутри. Судьба, она скажет то, что он не хочет слышать.

Пока Хакон стоял посреди комнаты, Эйслинн, нервно расхаживая, объяснила ему суть Выбора. Женихи, притязания, окончательность. Он понял формальную сторону, хотя не мог осознать, почему это так необратимо.

Баярд принуждал её сделать выбор накануне битвы. Если ответ его не устроит, он готов был уничтожить часть её сил до подхода Джеррода — таков был его замысел, даже несмотря на все детали, которыми Эйслинн с готовностью поделилась: от истоков традиции Выбора до современных юридических тонкостей.

Хакон позволил ей говорить, надеясь, что хотя бы звук её голоса успокоит его. Но нет. С тех пор как он узнал о Выборе, всё тело гудело, будто некая сила принуждала его действовать. Он думал, её присутствие поможет, но оно лишь усугубило тревогу.

Гул превратился в нестерпимый зуд, в навязчивую потребность. Он едва сдерживал желание взвалить её на плечо и прыгнуть в окно, умчавшись прочь со своей парой.

Когда она наконец остановилась, Хакон задал вопрос, терзавший его весь день:

— Ты выберешь его?

Эйслинн покачала головой:

— Я не хочу. Мы с капитаном Аоданом разрабатываем план, чтобы смягчить последствия, но… — слёзы заблестели на её ресницах: — Я боюсь исхода. Хакон… мне страшно.

В мгновение ока он оказался рядом, взяв её лицо в ладони. Зелёная кожа так контрастировала с её тёплым золотистым оттенком. Он обожал эти оттенки. Обожал, как её пальцы смыкались вокруг его запястий, как она смотрела на него — с доверием и беззащитностью. Без слов прося утешения.

К чёрту Баярда. К чёрту всё это.

Никто не должен пугать её. Она заслуживала только света и добра в этом мире — и Хакон яростно отрицал всё, что этому противоречило.

— Виния, — прошептал он, — уйдём отсюда. В новое место, где будет безопасно. Я позабочусь о тебе. Всегда.

Она подарила ему самую прекрасную и печальную улыбку, какую он только видел. Её слёзы просочились в трещины его окаменевшего сердца, размывая решимость.

— Как бы я хотела… Но не могу, Хакон. Хорошее или плохое — это моя жизнь. Я не вправе бежать.