Брижитт ткнула в него вытянутым пальцем, заявив:

— Ты не должен так вести себя с женщиной!

Хакон снова извинился, и после нескольких тычков Брижитт забрала подарок и ушла.

Он остался потрясенно стоять, глядя ей вслед.

Судьба, что я наделал?

Он постоянно смотрел на губы, чтобы лучше понимать людей, особенно когда шум вокруг заглушал голоса.

Он беззастенчиво пялился на губы леди Эйслинн.

Она думает, что я хочу ее поцеловать?

Если и так, то она ничего не предприняла. Возможно, ему следовало бы почувствовать облегчение от этого откровения, но оно лишь подогрело его раздражение и досаду.

Если она и знала о его чувствах, то ничего не сделала, чтобы их поощрить.

?

Эйслинн сунула в рот ломоть хлеба с маслом — единственное, на что у нее хватило времени за обедом, — и жевала на ходу. Утренние дела заняли у нее больше времени, чем ожидалось, а это означало, что она опоздала к портному, а значит, она будет опаздывать и во всем запланированном далее.

Было невыносимо наблюдать, как каждая задача отстает из-за предыдущей, как поваленные столбы забора падают один за другим, когда хоть что-то пошло не так.

Используя короткий путь, чтобы вернуться в свои апартаменты, где у нее была встреча с портным, Эйслинн завернула за угол верхней галереи замка и обнаружила небольшую группу служанок, собравшихся вокруг. Их головы склонились между колоннадой и смотрели вниз, во внутренний двор.

Эйслинн остановилась в нескольких шагах от них, ее неизменно разбирало любопытство. Она сама выглянула во двор, чтобы посмотреть, что там за суета.

О боже.

Возле одного из водостоков Хакон поставил старую бочку, а в ней сидел промокший и несчастный Вульф, его голову украшала мыльная пена. Хакон лил в бочку большие ведра воды, смывая мыло.

Это казалось последней каплей, и большой пес разразился какофонией жалоб. Вульф стоял, сколько мог, и тряс своим огромным серым телом, разбрызгивая воду повсюду, но в основном на Хакона.

Кузнец вскрикнул и отступил, весь мокрый, его льняная рубашка промокла насквозь и прилипла к широким плечам. Даже с высоты галереи Эйслинн могла видеть, как зеленая плоть его огромной груди вздымается волнами и наливается силой.

Ооох.

Прижимая блокнот к груди, она не могла оторвать взгляда от мокрого кузнеца, который пытался закончить купание Вульфа.

— Нет, нет, нет, — сказал он зверю, когда Вульф попытался выбраться из бочки. — Ты грязный. Либо ты примешь ванну, либо я брошу тебя к свиниями.

Вульф тявкнул и залаял в знак протеста, когда Хакон, очевидно, видя тщетность попыток остаться сухим, наклонился и придержал собаку одной рукой, пока другой оттирал его.

Промокшая рубашка прилипла к широкой спине, а темные волосы блестели от сырости.

Эйслинн смотрела, загипнотизированная его красотой. Как его сильные плечи сгибались и расслаблялись, как он легко управлялся с извивающимся зверем — в виде собаки — с предельной нежностью.

Что-то теплое и покалывающее укоренилось глубоко в ее животе, чего она не чувствовала уже очень, очень давно.

Ее губы и грудь сладко-горестно заныли, и Эйслинн прикоснулась пальцем к нижней губе.

Влечение. Желание.

Вот что это было.

К полукровке-кузнецу.

Возможно, ей следовало бы удивиться самой себе — но она не удивилась. Не по-настоящему. Его прекрасная фигура, подчеркнутая промокшей рубашкой, была последней в череде качеств, которые привлекали ее в нем. Притяжение росло уже некоторое время, прекрасное и неудержимое.

Судьба, он мне действительно нравится.

Она ничего не могла с этим поделать — не тогда, когда Хакон был просто… всем, чего она могла пожелать.

Эйслинн могла быть разумной. Она знала, что было что-то особенное в том, что Сорча была так счастлива со своим собственным полукровкой. Но Хакон был самостоятельным человеком, и их связывали дружеские отношения, то, как он помогал ей и подбадривал, то, как он уделял ей свое время, свое внимание, свое терпение…

То, что она знала об отношениях Орека и Сорчи, возможно, дало ей представление о том, каким был Хакон, но именно он сам доказывал ей, каждый раз, когда она общалась с ним, каким настоящим мужчиной он был. Добрый, терпеливый, умелый. Она восхищалась им, а не просто идеей любовника-полукровки.

Она знала, что это неправильно, что, когда отец сказал найти партнера, он имел в виду одного из их среды. Кого-то с землями. Кого-то из хорошей семьи. Кто-то из людей. Она признавала мудрость и разумность всего этого, но это не мешало ее взгляду и сердцу блуждать. Впервые за долгое время Эйслинн была взволнована: она вставала с надеждой провести время со своим кузнецом. Дни были лучше, когда в них был он, и это не было чем-то само собой разумеющимся.