LIV

По правде сказать, у Пьера Меркадье не было никаких дел в столице. Он снял номер во второразрядной старенькой гостинице неподалёку от Оперы. Два дня он потерял, буквально потерял, ровно ничего не делая, только упиваясь своей свободой. Время текло незаметно, как в детстве. Он бродил по улицам, перелистывал книжки у букинистов, заходил в кафе и опять блуждал по городу. Сентябрь был тёплый и солнечный. Пьеру ни с кем не надо было обязательно увидеться, и даже раза два, когда он, проходя по бульвару, как будто замечал своих парижских шапочных знакомых, он вздрагивал от испуга и готов был спрятаться, — впрочем его страхи были совершенно напрасны, он просто ошибался.

Он побывал в музеях: в Лувре, в Люксембургском дворце. Один вечер провёл в кафешантане довольно низкого пошиба и хорошо отдохнул там.

На следующий день он даже не стал искать себе никаких развлечений. Набегавшись по городу и всего насмотревшись, он решил, что с него вполне достаточно будет полюбоваться вечерней картиной бульваров.

Пьер настойчиво убеждал себя, что для него свобода означает совсем не то, что для других мужчин. Обычно у женатых людей пошлейшее понятие о свободе, они не считают себя свободными, если не завяжут какой-нибудь интрижки. Подумаешь, очень ему нужны эти шашни! Но уже на третий день, сам не зная как это получилось, Пьер разговорился с незнакомой молодой особой, у которой были раскосые глаза и профессиональная вихляющая походка с покачиванием бёдер. Он уже хотел бить отбой, но его удержала мысль, что он подчиняется предрассудкам. Красотка обошлась ему во сто франков, и он ушёл от неё лишь на другой день, около полудня. «В моём-то возрасте!» — корил он себя, — главным образом из-за ста франков.

Нечего разыгрывать с самим собой комедию: что, по-вашему, делать мужчине, когда он предоставлен самому себе? Можно, конечно, пойти послушать музыку, но не всё же время её слушать. А дни долгие, однообразные. Лучше всего займут мысли женщины. Разумеется, когда мужчине уже стукнуло сорок, его привлекает не столько постель, сколько другое. Во-первых, разнообразие женщин, способы сближения с ними, своего рода игра, двусмысленные намёки при случайном знакомстве, когда в первом же завязавшемся разговоре, едва встретившись, мужчина и женщина вскользь бросают удивительно банальные, избитые фразы, которые произносятся, однако, с особым значением. А потом?.. Случается и переспать, но, право, главным образом потому, что не всегда мужчина сумеет вовремя уйти. Но даже и тогда его привлекает разнообразие: то, что отличает одну женщину от другой, как она сложена и как отдаёт своё тело; заинтересовывает и неожиданно открывающееся сходство её с другими женщинами, и внезапное вторжение в её интимную жизнь, — любопытно узнать, какие у неё нижние юбки, и какие манеры, и какими она духами душится; словом, тут множество мелочей, которых не перечислишь, они-то и придают цену мимолётной связи, а вовсе не то удовольствие, которое получает мужчина.

Эта новая жизнь опьяняла Пьера Меркадье, потому что он ринулся в омут внезапно, как будто иначе и не могло быть. Восхищала его также мимолётность встреч, рассчитанных на один вечер. Уверенность, что больше никогда эту женщину не увидишь. Иной раз случайная возлюбленная строила планы на будущее, а он тогда думал: «Болтай, болтай на здоровье!» Он любил платить женщинам, хотя иной раз в этом не было необходимости. Плата избавляла его от обязанности соблюдать правила вежливости, и позволяла вести себя по-хамски, а это самое острое ощущение, которое можешь испытать, по остроте с ним может сравниться только то, что чувствуешь, когда прищемишь себе пальцы дверью.

Ему вспомнились рассуждения приятеля, который был у него когда-то в Латинском квартале: этот мерзкий циник хвастался, что женщинам, особенно таким, которые принимают его у себя на дому, он платит лишь в том случае, если они не получают с ним удовольствия; если же его партнёрши насладились, он не желал давать им ни гроша, потому что они, как он говорил, сплутовали. Слова эти казались тогда Пьеру Меркадье гнусными. Теперь он вспоминал о них не с прежней гадливостью, а просто находил, что вопрос нельзя так ставить. Деньги не имеют отношения к любовным утехам, они лишь избавляют от церемониала вежливости и проявления нежных чувств, обязательного для любовников из приличного общества. Плати более или менее открыто, и тогда не возникнет лжи, которая постепенно свяжет тебя с женщиной. Пьер всё больше проникался убеждением в спасительной роли денег. Деньги — это оборонительное укрепление свободной личности, редут, охраняющий одиночество. Пьер Меркадье с усмешкой подумал, что, наперекор рассуждениям его бывшего приятеля, следует вдвойне, втройне платить женщине, которой было с тобой приятно: тогда ты загрязнишь и даже совсем перечеркнёшь это опасное удовольствие, и женщина не сможет вообразить, что она имеет какие-то права на своего любовника.

Такого рода мысли нередко бывают у двадцатилетних юношей; пусть это гадкие мысли, но они естественны для неопытного мальчишки, который не может противиться силе случайной встречи, первого увлечения. Но у сорокалетнего зрелого мужчины в таких рассуждениях есть что-то отталкивающее, извращённое. Пьер это смутно чувствовал. Но не отказывался от своих умонастроений.

В общем, он мстил женщинам за свои обиды на устройство мира, за свои обманутые надежды. Так, по крайней мере, он объяснял себе свою психологию. Чем ему досадил мир? А его отношение к женщинам? Безумства, не уступавшие студенческим похождениям, вдруг повторившиеся в зрелом возрасте, — разве они давали ему право судить о женщинах? Можно подумать, что я рассказываю здесь историю целой жизни, а я говорю лишь о двух неделях — но о двух неделях ярого распутства: так мог бы вести себя ошалелый молокосос, впервые познавший тайну пола.

Однажды он в фиакре повёз в Булонский лес стареющую женщину, которая всё говорила о смерти, и ему доставило удовольствие похлопать её по заду в минуту самых мрачных её излияний. Четверть часа он воображал, что влюбился в кафешантанную певичку, в другой раз вызвал ревность у покровителя некоей девицы с Монмартра, встреченной в кафе. Покровитель пригрозил ему полицией, в которой он, очевидно, служил. Все эти похождения длились девять дней, считая и прогулку в Сен-Клу с горничной из его гостиницы. После этого ему пришлось переселиться на левый берег Сены и завтракать в другой молочной.

Ах, как было приятно чувствовать, что он сам себе хозяин! Ни разу он ни о ком не подумал. Прежде всего — он сам. Да и потом — он сам. То днём, то ночью он попадал в номера гостиниц в компании проституток, которые сочиняли о себе всякие небылицы, но стоило разрушить это нагромождение выдумок, и перед ним оказывалась просто-напросто голая и нередко смущённая женщина, готовая на всякие унижения и всегда более обманутая, чем он, ибо уж он-то не стеснялся лгать, особенно уличным потаскушкам: им он сулил такую роскошную жизнь, и так убеждённо, что они в конце концов, размечтавшись, начинали верить в нежданное счастье, которое вдруг выпало на их долю, как большой выигрыш в лотерее… Он лгал не моргнув глазом, и, когда доставал из кармана гребёночку, чтобы привести в порядок растрепавшиеся волосы, и, расплатившись, как полагается, удалялся, его партнёрши, даже самые искушённые, на несколько минут застывали в оцепенении, совершенно убитые. Редко они слали ему вслед ругань. Но изругать его хотелось всем.