«– Нет, это невозможно! – взорвался сэр Томас Легг, помощник комиссара Скотленд-Ярда.

– Совершенно верно, сэр, – почтительно ответствовал инспектор Мейн».

– На острове нашли десять трупов – и ни единой живой души! Бред какой-то!» [121]

«– …на острове должен был находиться е щ е к т о - т о . Этот “кто-то”, когда все было закончено, и навел порядок. Но где он прятался все эти дни и куда скрылся? Рыбаки Стиклхэвна абсолютно уверены, что никто не мог покинуть остров до прихода лодки. А в таком случае… – Он запнулся.

– Что в таком случае? – спросил сэр Томас Легг.

Инспектор вздохнул. Покачал головой. Наклонился к помощнику комиссара:

– Но в таком случае, к т о ж е и х у б и л ? – спросил он»[122].

В самом деле – кто?

…Их убил рок.

Или ангел мщения.

Или дьявол.

Или чувство собственной вины, похороненное каждым глубоко в душе и внезапно вернувшееся, пробужденное неподкупным судьей – Анонимом:

«…Но странно, сейчас ему совсем не хотелось покидать остров… Снова жить затворником в своем домишке, снова те же самые тревоги, те же страхи. В открытое окно доносился шум прибоя: море грозно шумело, поднимался ветер. Генерал думал: “Убаюкивающий шум

моря… спокойное местечко… Хорошо жить на острове – не надо ехать дальше… Ты словно на краю света…”

В н е з а п н о о н п о н я л, ч т о е м у с о в с е м не х о ч е т с я о т с ю д а у е з ж а т ь »[123].

Остров – преддверье иного мира. Отсюда уплывают лишь в царство Аида, царство Смерти, на челне Харона, обязательно заплатив за перевозку. Поэтому – не важно, как называется сила, убившая персонажей. Минос, судья загробного царства, или сам Аид-Плутон, повелитель преисподней.

Важно, что гибель «негритят» – это и есть настоящий финал. Десять респектабельных преступников казнены – в полном соответствии с их виной. Они отняли жизни – и потому отдали жизни свои. И не важно, дьявол их казнил или рок, – все они почувствовали свою обреченность, едва прозвучал обвиняющий голос с исчезнувшей грамзаписи.

Читатель вправе тут заметить: «Но позвольте! Есть ведь текст и после эпилога! Текст, в котором всё объяснено!»

Есть, конечно, есть. Есть такой текст, который следует за эпилогом. В полном соответствии с «Методом Кузмина – Цветаевой», он наверняка появился прежде, чем королева детектива царственной своей рукой вывела на первой странице заголовок «Десять негритят».

Он называется: «Рукопись, которую переслал в Скотленд-Ярд капитан рыболовецкого судна “Эмма Джейн”». В этом втором эпилоге всё, действительно, объясняется вполне разумно и логично, уже без всякой мистики. Оказывается, вся жуткая история, приключившаяся на острове, была подстроена одним из десяти гостей, который, казнив девятерых, и себя казнил, покончив с собой таким образом, чтобы это самоубийство выглядело убийством. Но…

Но, друзья мои, но! Последняя фраза и этого, дополнительного эпилога вновь погружает историю в мистический туман:

«После шторма на остров приплывут люди, но что они найдут здесь – лишь десять трупов и неразрешимую загадку Негритянского острова».

Таков парадокс романа «Десять негритят», лучшего романа Кристи (по ее собственному признанию): мрачная, мистическая атмосфера создана настолько убедительно, а итоговое, пост-финальное объяснение, «разоблачение черной магии», выглядит, напротив, настолько фиктивно, что кажется уже просто лишним. И неправдоподобным – хотя, вроде бы, и призвано было придать всей истории реалистическую окраску.

Поэтому мой вам совет: не дочитывайте «Десять негритят» до конца. Останавливайтесь там, где заканчивается первый – настоящий эпилог. Вычеркивайте последнюю строку. Отриньте «Метод Кузмина – Цветаевой».

Или же, коль скоро вам все-таки хочется дочитать до конца, читайте внимательно, анализируя каждое слово. Задумайтесь: а не служит ли последнее письмо, второй эпилог, частью плана того неведомого судьи-палача, который вершил суд над десятью преступниками, сумевшими избежать земного правосудия? Ведь Агата Кристи, излагая «разгадку» (да, я ставлю тут кавычки), не объяснила нам, откуда взялась рукопись? Подписанная именем судьи Уоргрейва? Как попала она в руки неведомого капитана рыбацкого судна «Эмма Джейн»? Этого мы не знаем, а значит, и не знаем, правдив ли второй эпилог романа. Есть такое понятие в литературе – «ненадежный рассказчик». То есть, рассказчик, словам которого ни читатель, ни автор не могут доверять в полной мере. Второй эпилог рассказан именно «ненадежным рассказчиком». Почему же Кристи дала слово именно ему?

Потому что на самом деле «Десять негритят» – притча о виновности и вине (а это не одно и то же, и напряжение между этими двумя понятиями составляет вибрирующий нерв повествования). А притча не нуждается в том, чтобы мы узнали: кто же их всех убил? Притча не нуждается в Разгадке. И, вычеркивая «последнюю строку, которая приходит первой», мы превращаем детективный роман именно в притчу, глубокую, философскую притчу…

Тут я очнулся, потряс головой и сам себе сказал: «Но ведь это я, читатель, отбросил последнюю строку. Это я, читатель, решил, что она не нужна – после того, как прочел ее. Сама-то Агата Кристи этого не делала. И не собиралась[124]. Так, наверное, нечестно».