Если бы я был театральным режиссером…

К счастью, я не режиссер. А то бы точно.

Двойник господина П.

Когда яркие, запоминающиеся ситуации повторяются дважды (или же минимум дважды, если повторений оказывается больше), говорят: закон парных случаев. Например, через неделю после оформления выписки пациента с очень редким диагнозом в той же больнице может оказаться второй пациент с аналогичным заболеванием. Или: украли кошелек, а через неделю – опять украли, причем сумма одна и та же.

Ранее говорил я о двух Иванах Петровичах, реальном – Липранди и вымышленном – Белкине. Так вот. Лет сорок назад, работая над повестью «Двойное отражение», я обложился множеством книг по теме восстания декабристов, имевшихся тогда в свободном доступе. В один прекрасный день, делая выписки из воспоминаний современников о Пестеле, я вдруг услышал из-за стены, из комнаты, в которой работал телевизор, несколько раз произнесенное: «Павел Иванович, Павел Иванович!» Естественно, я сразу подумал о том, что по телевизору идет какая-то передача о моем персонаже, и выглянул посмотреть. Какого же было мое разочарование, когда на экране я увидел совсем другого Павла Ивановича – Чичикова, в исполнении Александра Калягина! И беседовал он, приятнейшим образом улыбаясь, с Маниловым, которого играл Юрий Богатырев. Центральное телевидение как раз транслировало сериал по «Мертвым душам», снятый Михаилом Швейцером, с прекрасным актерским составом.

Посмеявшись над совпадением, я совсем уж было вернулся к работе. Но никак не мог отвязаться от странного ощущения. То и дело казалось мне, что из-за плеча сурового мятежного полковника выглядывает плутовская физиономия гоголевского авантюриста-афериста. Причем со временем они словно бы поменялись местами в моем воображении. Спустя короткое время на передний план вышел Чичиков; Пестель же лишь изредка хмуро поглядывал из-за его спины. В конце концов я отложил работу над повестью (к слову сказать – альтернативной историей восстания на Сенатской, с победой «дворянских революционеров») и взял с полки «Мертвые души». Перечитав бессмертную поэму, посетовав на сожжение второго тома и полное отсутствие (не считая туманных намеков в письмах) третьего, я поначалу ничего сомнительного, что могло бы связать двух господ П., не обнаружил. Хотя… Нет, право, не о чем и говорить.

Но…

Нет-нет, не может быть. Давайте убедимся в том, что не может быть.

Вот первый «господин П.» – Павел Иванович Чичиков. Мошенник, путешествующий по России, задумавший и осуществляющий грандиозную аферу. Скупает за бесценок «мертвые души», вызывая то удивление, а то и мистический страх у помещиков, за которыми по старой «ревизской сказке» (налоговой ведомости») числятся эти самые мертвые души живыми крепостными крестьянами. И будут числиться до той поры, пока не пройдет новая ревизия. А ревизии еще ждать и ждать…

Суть аферы разъясняется в последней, одиннадцатой главе первого тома:

«Эх я Аким-простота, – сказал он сам в себе, – ищу рукавиц, а обе за поясом! Да накупи я всех этих, которые вымерли, пока еще не подавали новых ревизских сказок, приобрети их, положим, тысячу, да, положим, опекунский совет даст по двести рублей на душу: вот уж двести тысяч капиталу! А теперь же время удобное, недавно была эпидемия, народу вымерло, слава богу, немало. <…> Правда, без земли нельзя ни купить, ни заложить. Да ведь я куплю на вывод, на вывод; теперь земли в Таврической и Херсонской губерниях отдаются даром, только заселяй. Туда я их всех и переселю! в Херсонскую их! пусть их там живут! А переселение можно сделать законным образом, как следует по судам. Если захотят освидетельствовать крестьян: пожалуй, я и тут не прочь, почему же нет? я представлю и свидетельство за собственноручным подписанием капитана-исправника. Деревню можно назвать Чичикова слободка или по имени, данному при крещении: сельцо Павловское»[106].

Потерпел он в итоге конфуз изрядный. История с покупкой «мертвых душ» просочилась, собрание благородное губернского города зажужжало, словно растревоженный улей, и в жужжании этом родились нелепейшие выдумки. Сначала почтмейстер здешний высказал подозрение, что будто Чичиков – разбойный атаман, капитан Копейкин. Копейкин, будучи героем войны 1812 года, справедливо обиделся на российскую бюрократию и подался в грабители.

«Но все очень усомнились, чтобы Чичиков был капитан Копейкин, и нашли, что почтмейстер хватил уже слишком далеко. Впрочем, они, с своей стороны, тоже не ударили лицом в грязь и, наведенные остроумной догадкой почтмейстера, забрели едва ли не далее. Из числа многих в своем роде сметливых предположений было наконец одно – странно даже и сказать: что не есть ли Чичиков переодетый Наполеон...

<…>

…Конечно, поверить этому чиновники не поверили, а, впрочем, призадумались и, рассматривая это дело каждый про себя, нашли, что лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона. Полицеймейстер, который служил в кампанию двенадцатого года и лично видел Наполеона, не мог тоже не сознаться, что ростом он никак не будет выше Чичикова и что складом своей фигуры Наполеон тоже нельзя сказать чтобы слишком толст, однако ж и не так чтобы тонок»[107].

Ну и? Что здесь от трагического полковника, фактического вождя несостоявшейся революции, окончившего дни на виселице? Где афера с мертвыми душами, а где – каре на Сенатской и Черниговский полк? Ясное дело, ничего общего.

Вот он, второй «господин П.» – Павел Иванович Пестель. «Русский Брут», как назвал его А.С. Пушкин. Умнейший человек. Брут… Хотя вот, к примеру, некоторые соратники по заговору сравнивали его не столько с Брутом, сколько с Наполеоном Бонапартом. Например, К.Ф. Рылеев.