В то время я уже понимала, как много значит для меня центр города, в который после гибели отца, пожертвовав отдельной квартирой, нас перевезла мама. Здесь все было рядом: и кинотеатры, и театры, и библиотеки, и Консерватория, где я частенько просиживала на ступеньках бельэтажа. Но как только на Молчановке в сто третьей школе открылась Детская техническая станция (чтобы дети не болтались без дела), я тут же поспешила в нее записаться.

— Девочек берем в пошивочный и вязальный цеха, — сказала мне очень приветливо женщина средних лет, — но в пошивочный — только со своей собственной швейной машинкой. Машинка есть?

— Есть, — радостно ответила я и с гордостью добавила — ножная!

Мама очень гордилась, что отец ей купил именно ножную машинку. Она называлась торжественно: «Госшвеймашина».

— Ножная не годится. Нет, она, конечно, годится, но ты же ее доставить в школу не сможешь. Нужна ручная. Может, к)го из знакомых даст на время.

Узнав, что ножная не годится, мама стала опрашивать своих коллег хореографов. Но вот беда! У всех, как назло, либо не было никаких, либо ножные. И вдруг — о радость! — нашлась ручная, и у кого? У Марины Фоминичны Нижинской.

— Пусть Лилька завтра за ней приходит, — сказала она маме. — Машинка у меня хорошая, поповская. Правда, челноку нее не совсем в порядке. Но на технической-то станции его починят!

Дома у Марины Фоминичны я бывала не раз, но с мамой. Жила она на Арбате, рядом с кинотеатром «Арс» и магазином «Овощи и фрукты», в большой коммунальной квартире с сыном Витькой. Он сыграл в комедии «Подкидыш» жиртреста (так мы его тогда называли) с болонкой, которая, по его понятиям (естественно, не его, а героя, которого он играл), должна была обязательно взять след пропавшей девочки. В коммуналке они занимали большую комнату, посредине которой стоял большой восьмигранный аквариум, в нем плавали вуалехвостые золотые рыбки, за которыми, когда я пришла, припав на передние лапы и подняв морду вверх, следил огромный сибирский кот Васька. Я же, как кот, тоже замерла у аквариума, но, подняв глаза вверх, смотрела на стену, где на уровне бордюра над обоями шла череда огромных коричневого цвета фотографий самой Марины Фоминичны в балетной пачке, потом в самых разных костюмах с мужем Бойко и с кем-то еще, потом ее брата Вацлава Нижинского в его знаменитом полете, и снова Марины Фоминичны, и снова Вацлава, и так на всех четырех стенах. Рассматривать эти фотографии я могла бесконечно долго.

Вот за этим занятием и застала меня Марина Фоминична, вернувшаяся с кухни, где, похоже, до моего появления она жарила котлеты, запах которых уже стал отвлекать меня и Ваську от наших занятий.

— Так, — сказала Марина Фоминична, — забирай машинку. Мешок принесла? Очень хорошо. Витька тебе поможет упаковать ее и перенести через улицу, а дальше ты уже сама как-нибудь арбатскими переулками дотащишь до школы. Нам с Витькой пора обедать!

Арбатскими переулками до школы на Молчановке швейную машинку я как-то дотащила. И на следующий день с чувством выполненного требования к поступающим на Детскую техническую станцию пришла на работу.

— Да-а, — сказала мне все та же милая женщина, — что же мне с тобой делать?! Машинка-то не работает. Челнок у нее сломан. Вот что, давай попросим девочку Лену, чтобы она, когда ей не нужна будет ее машинка, разрешала тебе строчить на ней, идет? Ведь, прежде чем строчить, мы должны сметать выкроенные кальсоны… Вот вы и будете строчить по очереди. А на днях придет мастер и починит челнок.

Дней через пять мастер пришел, но машинку не починил.

— Нужен новый или старый, никому не нужный челнок от такой же поповской машинки, — сказал он. — Но вряд ли у кого-нибудь такой найдется. Так что не взыщите!

У меня на глазах навернулись слезы.

— Ты что? Не плачь! Будем строчить по очереди и дальше, — сказала Лена.

И мы строчили, строчили, строчили. Строчили кальсоны, кисеты для махорки и чехлы для фляжек. Потом, когда Лена забрала машинку и уехала в деревню помогать бабушке, у которой были корова и куры (как я ей тогда завидовала!), я перешла на вязку мужских шерстяных носок и варежек с тремя пальцами, чтобы руки наших солдат не мерзли и они могли стрелять, не снимая их. Теперь мне частенько приходили на память впервые услышанные в Касимове слова: «Все для фронта! Все для победы!»

Работая с перевыполнением нормы, я со временем, конечно, стала получать служащую, а потом и рабочую карточку, но скудный их паек, да еще с частой заменой сливочного масла на сметану, а мяса — на рыбу, оставлял меня и маму голодными. Есть хотелось до чертиков! И мы ели все: картофельные очистки, которые брали у соседей, имевших связь с деревней, семерки, какую-то неразваривавшуюся крупу по имени саго, названную Вовкой шрапнелью, неочищенный овес, отшелушиваемый нами в ручной деревянной кофемолке, и многое-многое другое, чтобы набить желудок и заставить его молчать хотя бы ночью.

Ночи, спасаясь от бомбежек, мы проводили в Арбатском метро, куда с вечера занимали очередь, даже не предполагая, что оно заминировано. Около двенадцати ночи мы входили внутрь и, заняв нары, располагались прямо на путях. Маленькие дети шли с куклами и погремушками. Всем им и старикам в вестибюле метро бесплатно выдавали бутылочки с молоком, киселем и кефиром. Иногда кое-что перепадало и нам, детям постарше. Где-то около пяти утра нас обычно выпускали на Арбатскую площадь, и мы расходились по домам. Но однажды (в тот день Вовка наотрез отказался идти в метро) нас на Арбатскую площадь не выпустили, а повели по путям к площади Революции. Как потом выяснилось, немцы той ночью, целясь в Кремль, разбомбили район Арбата и Никитских ворот. Вот тогда-то на Тверском бульваре пострадал памятник Тимирязеву. Его голова улетела на крышу одного дома, а рука — другого. В дом десять по Никитскому бульвару, что рядом с Домом журналистов, угодил увесистый фугас, разрезав дом на две части. Потом его заштопали кирпичом, и он стоит до сих пор целехонький, как ни в чем не бывало. Вот как строили раньше! А Арбатский рынок, на месте которого теперь стоит военное ведомство, просто-напросто сдуло. Но и это было еще не все. И, вернувшись домой, мы увидели и узнали, как похозяйничала взрывная волна у нас в квартире. Выбив стекла в окнах, она распахнула дверь одной нашей комнаты и выбросила Вовку в коридор. Ударившись головой о стену, он упал на пол и какое-то время лежал на полу, пока его не подняла соседка. Но вроде бы опять обошлось.