При первом же знакомстве с картотеками Бразилии и Португалии мне сразу стало ясно, что составлявший

и пополнявший их сотрудник португальским языком не владел. И, естественно, я тут же принялась наводить порядок и выправлять транскрипцию названий бразильских и португальских государственных учреждений и общественных организаций, провинций, округов, городов, газет и так далее и тому подобное, давая ее в единственно правильном фонематическом варианте [35] .

К тому же, мне пришлось учитывать и традиционное написание некоторых названий и имен, которое устоялось и бытует, как, скажем, Лиссабон (по-португальски Lisboa) и Жоржи Амаду (по-португальски Jorge Amado), и которое должно быть сохранено.

На это ушло довольно много времени. Когда же все было сделано, я занялась каждодневной рутинной работой и, заскучав, стала, как все, по часам ходить в столовую и ждать конца рабочего дня. Потом решилась поискать в пределах ТАСС иного места приложения своих знаний. Попробовала себя в переводе скупого, бесцветного бюллетеня почтовой информации, но даже пытаться не стала переводить с ленты телетайпа. Я уже тогда любила подумать над переводом иностранного слова и поискать достойный аналог в русском, а требовательный телетайп не позволял этого, кстати, как и синхронный перевод, от которого я отказалась сразу, как только окончила институт.

И тут вдруг одна из сотрудниц ТАСС, явно мне симпатизировавшая и чувствовавшая мою неудовлетворенность в работе, решила меня познакомить с начальником отдела кадров «Издательства литературы на иностранных языках».

— Там кадровик, — сказала она мне, — очень милый человек. И сейчас он днем с огнем ищет португалиста. В издательстве вот-вот должна открыться португальская редакция. Позвоните ему.

Я позвонила и уже через три месяца начала работать в испанской редакции. Потом в ту же испанскую редакцию был взят португалист, составитель большого «Португальско-русского словаря» (1961 г. издания) Семен Маркович Старец.

— Теперь дело за малым. Как только наверху будет подписано решение об открытии португальской редакции, — сказал кадровик, — к вам присоединится наш старый сотрудник, репатриант из Бразилии Лев Рафаилович Владов. Им составлены и Португальско-русский (1950 г.), и Русско-португальский (1948 г.) словари, он может работать и переводчиком, и контрольным редактором.

В ожидании открытия португальской редакции мы трудились втроем в редакции испанской, состоящей в основном из приехавших в тридцать седьмом году в Советский Союз испанцев, и выпускников советских вузов.

Лев Рафаилович Владов работал переводчиком. Семен Маркович Старец — контрольным редактором, а я — помощником редактора.

Так я снова оказалась в языковой среде, но на этот раз — испанской. И испанцы просто вынуждали меня, то есть всех нас, русских, работавших в испанской редакции, говорить по-испански, поскольку большинство из них, будучи людьми старшего поколения, русский язык за годы своей жизни в СССР так и не освоили. Нет, конечно, как-то по-русски они говорили, но при первой же возможности переходили на свой, родной язык. Особенно жарко они спорили с русскими контрольными редакторами. Иногда дело доходило чуть ли не до драки, когда кто-нибудь из испанцев отстаивал точность своего перевода на испанский или свою стилистическую редакцию перевода наших русских переводчиков. Дым в редакции стоял коромыслом, когда Льянос, бывший контрабандист, как говорили злые (а может, и не злые) языки, попыхивал своей сигарой, а яростный Мендиета кричал и стучал кулаком по столу русского контрольного редактора Гриши, ниспровергая того с высоты его служебного положения: «Да какой ты контрольный редактор! Ты не знаешь не только испанского, но даже своего собственного — русского языка». Это уж, конечно, было слишком. Но именно это «слишком» и заставляло их обоих продолжать работать дальше. А через час или два, когда работа была окончена и опустевшее поле битвы — рабочий стол — было свободно от словарей, рукописей, карандашей, ручек и прочего наступательного и оборонительного оружия, на нем сами собой появлялись кофейные чашки с ароматным кофе, который не только примирял их, но и восстанавливал силы для будущих сражений. И если в этот момент из их комнаты доносился смех, то причиной того скорее всего был Льянос, который любил рассказать очередной анекдот из своей московской жизни. «Еду я вчера в троллейбусе, — говорил он по-испански, — по улице Горького и никак не могу понять, где мне надо сойти. Помню только, что там, где стоит памятник Маяковскому. Обращаюсь к кондуктору и спрашиваю его по-русски: «Я хочу сотти, где моикоски». Она смотрит на меня и не понимает. Я повторяю: «Где моикоски, где моикоски!» «Пассажир, — отвечает она, — откуда я могу знать, где ваши кошки?!»

Хороший анекдот всегда бывал кстати.

А вот уравновешенный и невозмутимый Санчес был ответственным редактором испанского номера журнала «Советский Союз». И дело свое знал прекрасно. Большой, добродушный, далекий от каких-либо редакционных свар и языковых баталий, он всегда тихо и спокойно работал со своим контрольным редактором — умной, милой Леной Якучанис, недавно вернувшейся с Кубы. И когда Мендиета с Гришей в очередной раз начинали боевые действия, тут же плотно закрывал дверь и запирал ее на ключ. И всегда снисходительно улыбался, когда речь заходила о точности перевода и чистоте испанского языка, вставляя: «Язык-то испанский у нас тридцать седьмого, тридцать седьмого года, понимаете? А на дворе у нас уже — шестьдесят третий! Язык ведь развивается, особенно лексически, и хорошо бы иметь молодые переводческие кадры сегодняшних носителей языка. Нас же читает современный испаноговорящий читатель. Ах, Испания, Испания моя! Как я скучаю по тебе и как хочу тебя увидеть снова!»

Но увидеть Испанию снова ему так и не удалось. 1од или два спустя после моего перехода на работу в издательство «Художественная литература» благодаря умной, милой Лене Якучанис, рекомендовавшей меня как португалиста заведующему редакции «Литератур стран Латинской Америки, Испании и Португалии» (португальская редакция в «Издательстве литературы на иностранных языках» так и не была организована из-за существовавшего в Бразилии закона о неввозе русской литературы на португальском языке), мы с мужем, прогуливаясь на Ленинских горах, встретили Люс — жену Санчеса. Она была с приятельницей. Узнав ее, я неловко пошутила:

— Гуляем, да?! А где же Санчес?

Помедлив с ответом, она серьезно сказала:

— Он уехал.

— Один? А вы?

— И я тоже собираюсь.

— В Испанию?

— Да нет, он уехал далеко.

Очень скоро так же далеко уехал и Венто. Красивый, стройный, одухотворенный Венто, по сути дела, мог перевести на испанский язык любой предложенный ему материал, но, будучи профессионалом, он переводил только русскую и советскую художественную литературу, за что и был принят (он, испанец!) в Союз писателей СССР.