17.04.09.

Праздник. Ощущение связи времен, природы и человека, связи внутри себя, доброе, вечное, ясное, разное. Это про нас и для нас.

Взгляд и сверху, и изнутри — изумительный полет!

Низкий поклон.

17.04.09 Подпись неразборчива»

Когда выставка закончилась, картины мужа наконец вернулись в осиротевший без них дом. И я несколько ожила и даже перестала плакать. Да нет, временами я, конечно, плакала — и не просто плакала, а заливалась слезами, что вообще-то естественно при таком горе.

Теперь новое грядущее лето представлялось мне неясным и туманным. Лето — время отпусков. И застать кого-либо на рабочем месте, как в музеях, так и в библиотеках, которым мы хотели подарить книгу-альбом о Юрии Кафенгаузе, было очень трудно, и мы с дочерью решили оставить это на осень.

А потому весной, в мае (месяц, который я люблю) я уехала из Москвы в Переделкино, но провела там из пяти задуманных дней только четыре: сотрудники Дома творчества писателей устроили субботник и принялись сгребать сухую палую листву и сжигать ее. Дышать угарным газом мне не хотелось, да и глядеть на еле двигающихся и плохо слышащих стариков (которым на поверку было много меньше моих грядущих восьмидесяти), мне было тяжело, и я сбежала из Переделкино в Москву, заранее договорившись о своем возвращении в первых числах июля. В конце концов, пора было вернуться и к своей собственной книге, которую я писала.

Не скажу, что сразу у меня все пошло-поехало, как хотелось бы. Смерть мужа, похороны, книга и посмертная выставка его работ выбили меня из колеи, и теперь войти в колею было не так-то просто. Теперь меня многое отвлекало: и влачимое мной одинокое полуголодное бытие (я перестала есть, как прежде), и мучающие меня раздумья о том, о чем раньше я никогда не задумывалась, и даже нет-нет да охватывающая меня ярость (явно унаследованная от отца), направленная теперь и на самых близких, и на далеких, которые меня вольно или невольно обидели в этот год после утраты мужа, который был для меня всем: и другом, и любовником, и отцом моей дочери, все шестьдесят с лишним прожитых с ним лет.

И тут, вдруг… я по телевизору увидела передачу Дмитрия Крылова «Непутевые заметки» о Швейцарии, которая невероятной красотой своих убеленных сединами гор, прозрачностью озер, шумом низвергающихся водопадов и тишиной спокойно, мирно живущих городов пленила меня. Мне так захотелось все это увидеть воочию!

«Поеду! Поеду, даже одна поеду. Пора! Надо учиться жить одной, надо!» — повторяла я слова, сказанные мне какого одним хорошим человеком. «А может, не учиться жить одной? — думала я. — А учиться любить себя? А получится ли это у меня? И долго ли продлится такая моя любовь? Ведь такого опыта у меня нет! Да и вряд ли случится!» Однако в туристическое агентство пошла, в котором в прошлом году покупала вместе с соседкой путевку в Вену. И, подбадриваемая зятем и дочерью: «Мам, у тебя же юбилей — восемьдесят лет, давай, давай, пусть это будет подарком к твоему юбилею», — подала заявку, на классическую Швейцарию (7 дней/6 ночей). Цюрих — Берн — Женева, ну и масса других по пути встречающихся городов: Штайн-на-Рейне, Лозанна, Люцерн, Интерлакен и многие другие. Вылет 20 июня.

И вот, когда пошло оформление (дети уже были на Белом море), начала сомневаться в своих возможностях ехать в одиночестве. Потом, отдавая себе отчет в том, что жить в одиночестве в Москве я буду три месяца, все-таки решилась на поездку. И не пожалела.

До Домодедова ночью меня довез муж внучки Верочки и его отец. Довезли и проводили до самого последнего рубежа, куда вход провожающим воспрещен. Расцеловались и расстались.

«Теперь я должна быть собранной до предела, — думала я, — и делать все четко и точно, что должна делать до посадки в самолет. А самолет полетит сам без моих усилий, и в нем уже можно расслабиться и закрыть глаза», — что я и сделала.

Когда я глаза открыла, стюардессы уже разносили то ли завтрак, то ли обед (вылет был ночным), который я, не колеблясь, тут же съела и стала приглядываться к тем, кто летел в самолете, в надежде опознать по внешнему виду едущих в Швейцарию туристов. Но, честно говоря, так и не сумела это сделать. И только когда самолет приземлился в Цюрихе и все мы вышли из самолета и стали проходить паспортный контроль, рискнула спросить у матери (конечно, она мать!) с дочерью, которая была вся из себя раздета до неприличия, не по туристической ли путевке они в Цюрихе?

— Да, по туристической, — ответили они мне.

С этой самой минуты я старалась держаться их, поскольку полуобнаженная русская дива (оказавшаяся замужней женщиной) хоть и плохо, но все-таки говорила по-английски. А я, полунемка, не только не говорила, но и мало что понимала по-немецки, а ведь Цюрих и Берн — немецкоговорящие кантоны. А все остальные, с нами путешествовавшие, похоже, вообще не знали никакого иностранного языка (во всяком случае, не обнаруживали своего знания), тем более моего португальского, испанского и даже французского. Вот такая была у меня компания.

Так вот, оказавшись в Цюрихе в 8.30 утра, мы до двух часов дня (как и было запланировано) ездили по городу в прекрасном (слов нет!) автобусе (то была обзорная экскурсия по городу) и только к трем дня прибыли в четырехзвездочный Swisshotel Zurich.

И тут прямо в вестибюле отеля со мной произошло чудо, обыкновенное чудо, которое случается со мной (за мою безгрешность, конечно!) довольно часто. Нет! Я не заговорила по-немецки, я заговорила по-португальски с присоединившимся к нашей группе в Цюрихе относительно молодым человеком, назвавшим себя португальцем.