— Нет, — сказала я уже по-португальски, услышав его португальское произношение, — вы не португалец, финальное «s» португальцы произносят как «ш» русское, а в вашей речи оно чисто русское «с».

— Так вы говорите по-португальски! — сказал он мне — теперь уже на нашем общем родном русском языке.

— Да, — ответила я. — Я переводчица португальской литературы.

— А я — действительно русский, натурализовавшийся в Португалии.

И тут мы несказанно обрадовались нашей встрече. Все семь дней, сидя в автобусе на переднем сиденье справа, мы (все почему-то решили, что мы давно знакомы) объехали всю Швейцарию (нет, не совсем всю, но почти всю).

Мы поднимались в горы и карабкались на водопады, совершали прогулки на катерах по Рейну (к Рейнскому водопаду) и Женевскому озеру, блуждали по Шильонскому замку и лабиринту зеркал, возносились к снежным вершинам Швейцарских Альп по зубчатой железной дороге и гуляли по всем городам (что были и не были обещаны туристической компанией): Штайну-на-Рейне, Люцерну, Цюриху, Лозанне, Берну, Интерлакену — курортному городу, расположенному между озерами Тун и Бриенц (вот где мне хотелось бы провести недельки две-три, купаясь в прозрачной воде этих озер), — ну и международному городу Женеве. Это уже французский кантон с Дворцом наций, кафедральным собором Святого Петра, площадью Бур-де-Жур, ратушей, и колледжем Кальвина, и знаменитым фонтаном Женевы (ее визитной карточкой), который бьет из Женевского озера. Струя фонтана достигает 150 метров высоты.

Надо сказать, водой в Швейцарии — чистой, прозрачной, необыкновенно вкусной — хоть залейся! И везде она одна и та же, даже в туалетах (лучше бы нам ее в Москву по трубам, как мы газ в Европу, транспортировали!!!) Ведь гидрографическая сеть Швейцарии включает в себя три больших речных бассейна: Рейн, занимающий 70 % территории, Рона — 16 % и По — 10 %. Да еще Дунай со своим притоком Инн. И озера: Женевское, Цюрихское, Фирвальдштеттское и Боденское, не считая тысячи всяких мелких. Ну и низвергающиеся с гор водопады.

Еще Швейцария славится, во всем мире как всем нам известно, единственными точными швейцарскими часами. Но, как открыли мы и все прочие заезжие, еще и сырами, и шоколадом. Развесной шоколад с орешками и плиточный (в уникальной упаковке, не позволяющей шоколаду ломаться) я привезла на свой восьмидесятилетний юбилей.

Так вот, во французском кантоне официальным языком является французский. Но какой только речи здесь не услышишь, включая португальскую и другие прочие, в основном, конечно, в кафе и всяких торговых точках. Но французский язык главенствует, как и французский образ жизни со всеми его издержками, включая жриц любви, торгующих здесь своим свежим и не очень свежим товаром, выставленным напоказ на отведенных им закоулках города. Думаю, что жрицы любви изъясняются здесь на всех языках мира — город же международный!

Да, такого (и не только такого) не потерпят ни Цюрих, ни Берн — немецкие кантоны Швейцарии. (Ничего не могу сказать об итальянском и романском, говорящем на ретороманском языке, — не видела. Может, конечно, и в Берне, и в Цюрихе подобное сокрыто от глаз приезжих? Но не думаю, нет! Однако и не хочу зарекаться без надобности. Каждый живет по-своему: кому мил рай, граничащий со скукой, а кому — ад преисподней. На вкус и цвет товарищей нет! И не будет!

Мое возвращение в Москву было тоже презабавным. В аэропорту Домодедово меня должен был встречать знакомый таксист по имени Икрам, который в прошлом году возил меня в переделкинский Дом творчества писателей.

Как и положено, внучка моя позвонила ему накануне и сообщила день и час, когда я прилетаю (теперь уже самолетом из Женевы). Правда, перезвонив внучке, я сказала, что боюсь в толпе встречающих не узнать Икрама.

«Хорошо, — сказала Верочка, — он будет тебя ждать с плакатом, на котором будет написана твоя фамилия».

И вот я в московском аэропорту Домодедово, в битком набитом людьми зале, где идет паспортный досмотр, короче, на границе, где скопилось такое множество людей, прилетевших из всех стран и со всех континентов, что перейти ее если и удастся, то только к вечеру, а может, и к ночи. Не зная, что делать (такого столпотворения мне не приходилось видеть нигде: ни в Лиссабоне, ни в Мадриде, ни в Париже, ни в Вене!), я, увидев мужчину в форменной одежде аэропорта, бросилась к нему (если, конечно, можно было, оказавшись в такой толпе, броситься) — то есть, скорее всего, стала протискиваться сквозь плотную стену потных тел, держа в руках свой паспорт и билет члена Союза писателей России. И о чудо! Услышав мой возраст (толпа стоящих, естественно, была молодая), увидев мой паспорт и билет Союза писателей России, носитель форменной одежды скомандовал: быстро идите за мной. Так, через десять минут я оказалась в своей родной стране России, вернее, в следующем зале аэропорта с бегущей дорожкой, на которой (почему-то «мордой» вниз) крутились чемоданы сразу трех, а может, и четырех прилетевших рейсов. Приподнимая то один, то другой похожий на мой чемодан, я старалась, перевернув его (что в мои годы уже трудновато), заглянуть ему в знакомое лицо и обнаружить розовый бантик на молнии (опять же спереди). Честно говоря, я делала это, выбиваясь из сил, но хорошо понимая, что другого не дано, иначе я рискую, не получив вовремя чемодан, упустить Икрама. И вот наконец мой чемодан в моей руке. Все в порядке, все в порядке.

Да, поездки идут мне на пользу, возвращают к реальности, самостоятельности и дают силы жить.

Вернувшись в Москву двадцать шестого июня, я уже первого июля была в Переделкино, естественно, навестив мужа на Новодевичьем кладбище. Принесла ему цветы: белые чистые лилии. Все убрала, помыла. Потом постояла молча, поверяя мысленно ему свои думы о нашем прошлом и свои надежды на будущую публикацию того, что пишу я сегодня о нашей с ним прожитой жизни и нашем творчестве.

В Переделкино меня встретили очень приветливо, наградив ключом от хорошего номера (естественно, не по меркам Швейцарии) во втором корпусе, где мне всегда комфортно.