Тысячу раз зарекался не пускаться в воспоминания перед современной молодежью. Кто из них может представить, что означал тогда простой стук в дверь. Ночью!

Жена вскочила, бросилась в комнату, где спала внучка. Я взялся за цепь. Сердце стучит на весь дом. Сейчас на пороге блеснут автомат, немецкие погоны…

В переднюю вошел человек в черном пальто, кепке, давно не бритый. Быстро прикрыл за собой дверь. Всмотрелся.

— Доктор, я за вами. Нужно помочь одному человеку. Едем.

— Позвольте, — говорю, — кто вы, откуда, что случилось? Комендантский час, пропуска у меня нет. Немцы стреляют без предупреждения.

— Все это я знаю. Рожает женщина. Жена нашего товарища. В лесу. Понимаете? Возьмите все, что нужно. Доктор! Скорее же, мы должны проехать сорок километров.

Да, я колебался. Может быть, если бы не жена с внучкой, которую дети оставили у нас — они были на фронте… И потом я вообще по природе своей робок и нерешителен… Наконец, мне было уже под шестьдесят…

— Вас зовет человек, которого вы хорошо знаете. Вы лечили его с детских лет. Лечили его сестру и братьев Его отца и мать. Он мне сказал: «Вася, это наш семейный врач, он приедет».

И тут меня осенило: Астахов! Они жили через улицу. Большая семья. Старик учительствовал. Они успели эвакуироваться. Но вот по городу пополз слух, что в лесу появился молодой Астахов, что он командует партизанским отрядом…

Он вырос на моих глазах. Много болел. Немало часов просидел я у его детской кроватки.

Адская была дорога. Страху я натерпелся! Ночь темная. В городе тревожно — там стреляют, в другой стороне зарево пляшет — горит что-то. Крики. Потом патруль. Мы повозку в переулок. Лежим ничком в сене, не дышим. «Господи, — думаю, — сейчас лошади заржут». А когда в лес въехали, еще того страшнее — каждый пень немцем смотрит.

И так я от этой нервотрепки разозлился, что когда на рассвете нам навстречу вышел Петя Астахов — сразу его узнал, — я и накинулся: «Время, — кричу, — нашли детей рожать!»

Он меня за руки хватает, смеется и плачет. Как был — мальчишка! Только что в кубанке с красной лентой, в ремнях с пистолетом. И товарищем командиром кличут. А так Петька как Петька, который от касторки ревел и маму звал.

Оглянулся — вокруг такая же ребятня зеленая, растерянные, смущенные… «Господи, — думаю, — дети наши воюют!..»

Привели меня в шалаш. В самой чащобе. Дерном обложен. Просторный. На подстилке жена его. В военной гимнастерке. Молоденькая. Бледная. Волосики черные на лбу слиплись. Измучилась, видно.

Петька подсел к ней, руку ей гладит, смеется.

— Влетело мне, — говорит, — за тебя. Ведь Аня меня, доктор, обманула. Мы с ней в Москве в одной добровольческой части были. Поженились. А как узнала, что я готовлюсь в десант, только вместе и вместе. Ну, она радистка. Командование согласилось. И скрыла от меня, что ждет ребенка. Чтоб не оставили. С парашютом прыгала. На марше рацию таскала. И вот, пожалуйста!..

Выгнал я посторонних, осмотрел ее. Все у нее шло нормально. Распорядился насчет горячей воды… За тридцать пять лет практики в каких только условиях не приходилось мне принимать! «Ничего, — говорю, — Аннушка, все будет в порядке». Тут она стонать начала — время подходило. А она, как только дыхание отпустит, се жалуется: один сеанс связи с Москвой, видишь ли, пропустила, ни, говорит, обязательно нужно до пяти часов дня родить, у нее, видишь ли, на пять часов очередной сеанс назначен. И смех и грех. «Ладно, — говорю, — постараемся уложиться». И так с шуточками да прибауточками все шло помаленьку.

Вдруг заглядывает в шалаш Петя. Белый как снег. Губы трясутся.

— Доктор, — говорит, — голубчик, приостановите роды часика на два, пожалуйста. Нужно ее сейчас же на повозку и отвезти отсюда подальше.

— Да ты, — говорю, — с ума сошел? Приостановить!

— Немцы к лагерю подходят. Близко уж.

Мне даже весело стало.

— Приостановить! Вот немцев и приостановите. А тут человек рождается. Его не остановить!

И что же вы думаете, молодой человек? Залег отряд в круговую оборону. Партизан была горсточка — двадцать человек. Немцев в пять раз больше.

Через четверть часа началось. То одиночные выстрелы, то очереди. Аня ни о чем не спрашивает, только зубы стискивает да смотрит мне в глаза. Слышу, из-за полотенца, которым вход завешен, мальчишеский голосок. Час от часу не легче!

— Дядя, — кричит, — командир спрашивает, как дела?

— Передай — все в порядке. Пусть держатся. Рождаемся!

Гитлеровцы лезли отчаянно. Они знали, что партизан немного, и, вероятно, рассчитывали сломить их и уничтожить в полчаса. Патронов не жалели — поливали сплошь. Вскоре, слышу, совсем близко взрывы — это они миномет подтащили, чтобы лагерь накрыть. Да ошиблись маленько — левее взяли. Мы потом этот шестиствольный миномет с собой долго таскали. В общем, ничего у них не получалось — ни один партизан не отступил. Тогда гитлеровцы решились на психическую атаку. Цепь пьяных головорезов шла в полный рост. А другая цепь ползла, скрываясь в густой траве и высматривая наши огневые точки. И снова не дрогнули партизаны.