— Пожалуйста, ненадолго! Андрей Петрович очень занят.

Скрипнула дверь.

— Садитесь. Слушаю.

После минуты молчания он поднял голову от папки с бумагами. На него неподвижно смотрели серые, широко расставленные глаза в круглых очках.

— Я подожду, пока вы освободитесь.

«Сова! — мысленно обозвал ее Андрей Петрович. — Не отвяжешься». — И неохотно отодвинул папку — письмо было интересное, из управления по новой технике.

— Моя фамилия Антипина. У меня поручение от профсоюза.

И втянула губы, будто ожидая отпора, стала еще больше походить на совенка. Ей было не больше двадцати пяти.

Директор привычно выразил на лице преувеличенное внимание.

— Анна Ивановна Зубцова очень тяжело заболела, — произнесла она торжественно, как приговор. Но директор молчал, и она добавила с возмущением: — Очень высокое давление! Я была у нее вчера.

— Зубцова… Так. Где она у нас работает?

— Да это же химик из нашего технологического! — обиделась Антипина.

— Ага! — так и не вспомнив, сказал директор. — Что требуется от меня?

— Вы должны поехать к ней домой.

— Домой? — удивился Андрей Петрович. — Я не врач.

— Вы руководитель! — Она смотрела на него сквозь очки не мигая.

Андрей Петрович хмыкнул и откинулся на спинку стула.

— Вы полагаете, я могу посетить каждого заболевшего из семнадцати тысяч, работающих на заводе? Вы сами недавно у нас работаете?

— Уже больше года.

— Уже!

— Да! — с вызовом сказала она. — Уже!

— Вы за этим пришли? Или ей нужна помощь жильем, деньгами…

— Ничего ей не нужно! Кроме того, чтобы вы приехали и извинились!

— Чтобы я что сделал?

Они сидели неподвижно, тараща глаза друг на друга, как двое глухих. Но вот у нее задрожал подбородок, она протянула судорожно стиснутый кулачок с запиской и сказала жалобно:

— Пожалуйста. Тут адрес. Даже если вы ее ненавидите… Ведь у нее из-за этого обострение.

Андрей Петрович почувствовал, как противная тяжесть, лежавшая на сердце с утра, заворочалась в груди.

— Послушайте, — сказал он, сдерживаясь, — вы предъявляете мне непонятные претензии… В неприемный час… Я даже не знаю, о какой Зубцовой речь!

В кабинет шумно и развязно вошел, сияя толстыми щеками и карими глазами, молодой конструктор Федоров, через плечо Антипиной бросил на стол чертеж.

— Все разместилось, Андрей Петрович!

— Говорил же тебе! — оживился директор и расправил чертеж.

Они поочередно с силой тыкали карандашами в ватман, непонятно кричали: «Встык!», «В упор!», «В торец!», «А?» — И потом долго молча смотрели друг на друга смеющимися глазами.

— Валяй приступай! — крикнул директор в стремительную плотную спину Федорова и, сразу повеселев, обернулся к девушке.

— Так на что там обиделась эта ваша Анна Ивановна?

— На прошлой неделе вы проводили совещание по новой технике. Ругали метод, разработанный в нашей лаборатории. Анна Ивановна хотела пояснить, встала. А вы что ей?..

— Что я мог сказать? — Андрей Петрович пожал плечами. — Мне еще до совещания было ясно…

— Вот, вот! Вы отмахнулись и обозвали чепухой.

— Не помню. Возможно.

— Она положила на этот метод год поисков. А вы — рукой! И — чепуха! Но дело не только в этом. Мы все считаем, что метод правильный. И вот у нее давление! И она лежит. Я была у нее вчера…

Обвиняющий тон и вся ее маленькая фигурка с немигающими глазами в круглых очках начинали походить на кошмар.

— Уважаемая товарищ Антипина, мне некогда. Ни разговаривать с вами. Ни ездить по больным. А если ваша Зубцова приняла что-то на свой личный счет… Так здесь завод, а не санаторий для неврастеников. И одно случайное слово… Подумаешь, нежности!

— Как же случайное! — Антипина всплеснула ладошками. — Как случайное, когда вы вот уже сколько лет систематически преследуете и унижаете ее. На каждом шагу. Не пропуская ни малейшей возможности. Упорно сокращаете ей жизнь!

Некоторое время Андрей Петрович молча смотрел на Антипину, стараясь понять, что происходит. Может быть, он что-то забыл? Путает? А может быть, перед ним сумасшедшая, которую, он принимает всерьез? Он почувствовал, что разбит и смертельно устал.

— Хорошо, — сказал он, — объясните. И покороче.

Девушка прижала стиснутые кулачки к груди и заговорила:

— Четыре года назад вы принимали завод, знакомились, вошли к ней в лабораторию. Мне рассказывали, как вас тут все ждали. Знали, что вас только что наградили орденом за большое строительство. И она ждала, готовилась. И вот вы вошли с главным инженером. Она стала говорить, объяснять. Историю. Поставьте себя на ее место. Она тут с первого дня. На пустом месте. И пятнадцать лет! А вы? Вы мимоходом глянули на нее и отвернулись. И больше ни разу — в глаза. Ни разу за все годы. Вы тогда увидели на потолке пятно — протекло что-то. И, не дослушав, на полслове вышли. И все. И больше никогда в лаборатории. Случая не было. Зато обидеть ее случай находился всегда! Тысячу раз она спрашивала себя: за что? Почему она вам не понравилась с первого взгляда? Чем раздражает? Голосом? Характером? Она говорит: стоит ей показаться поблизости, как вы уже раздражаетесь, мрачнеете, отворачиваетесь. И это ее терзает.