Вирт остановился и заорал.

— Сюда, боец!

Кранц бросился к нему. Перед их возвращением разгорелся спор.

— Собирайтесь. Кранцу показалось, что у нас кто-то на хвосте, и он шарахнул наобум. Что бы там ни было, нет ни его, ни единой капли крови. Так что я меняю построение и ставлю двоих впереди и двоих позади. Один разведывает, второй рубит. Вопросы?

Их не было, и они продолжили путь.

Сразу перед сумерками и возвращением Кранц упал на колени и зажал уши. Колонна остановилась, подошел Вирт.

— Что теперь, Кранц?

— Вы слышали? — сказал тот через стучащие зубы.

— Какого хрена ты несешь, боец, не слышу ни черта, кроме твоей галиматьи, — он пнул Кранца в лодыжку. — Живо встал, хватит этого с меня.

Кранц вскарабкался на ноги и встал в строй.

— Груман, приглядывай за ним, дай знать, если опять начнет чудить, — сказал Вирт человеку позади дрожащего Кранца.

К темноте они прошли уже полпути по тропе, помеченной на деревьях плеском беловатой водостойкой краски. Предводитель нес фонарь, метавшийся в лесу, вынюхивая выделенные стволы — путь домой.

— Что стряслось с Кранцем? — спросил Измаил.

— Хрен его знает, чудит. Бывает, — сказал Вирт.

— Думаешь, он правда кого-то видел и они все еще там?

— Надеюсь. Ради них мы и пришли.

За час до лагеря дождь прекратился. Шум снизился до капели и поющих лягушек. Все предвкушали ужин и свой алкогольный паек. Последние два дня они шлялись туда-сюда и ничего не нашли. Двое уже выказывали признаки забывчивости, и Вирт пристально присматривал за остальными. С самого их прибытия единственным интересным событием стали выходки Кранца.

Они вошли на полянку, и Вирт подумывал о перекуре, как тут услышали все.

— Вот, вот, вы слышали? — закричал Кранц.

— Тихо, боец! — проревел Вирт.

Оно прозвучало вновь, и сержант придвинулся к Измаилу.

— Слышал подобное раньше?

— Н-нет, не здесь.

В этот раз никто не снимал оружия. Только озирались и кучковались. В звуке, замаравшем тьму, безошибочно узнавался пронзительный плач младенца.

— Наверняка просто зверь, они иногда подражают людям, — сказал один из поисковиков.

— Никакой это не хренов зверь, боец, а человек, это наверняка они, и у них ребенок, — произнес Вирт с непререкаемой уверенностью и новым пылом.

— Откуда знаешь? — спросил Измаил, подойдя к нему и расстегивая кобуру.

— Лимбоя брали детей годами.

Измаил впервые это слышал. Фольклор зомби-рабочих находился в ведении Флейшера, и теперь руководителя впервые не хватало.

— Значит, они здесь, — сказал Вирт.

— Что нам делать? — спросил Измаил.

Один из людей услышал их разговор.

— Нельзя же оставлять здесь ребенка, — сказал он.

— Мы меньше чем в часе от лагеря. Предлагаю выслать троих за остальными и факелами. А мы останемся здесь и приступим к поиску, — сказал Вирт.

Из чащи вновь прозвенел плач ребенка, и небо раскрылось для ливня.

— Ну, командир, что делать будем? — спросил Вирт, уперев руки в боки, обращаясь к Измаилу.

Тот поглядел на людей, вечные деревья, хлещущий полог и снова на сержанта.

— Как скажешь.

Вирт выкликнул три имени и отдал приказ. Они забрали один факел и двинулись по отмеченной тропе.

— Следуйте краске и зарядите трассеры, — прикрикнул Вирт.

И они ушли.

Ребенок замолк.

— Перекур, — объявил Вирт.

Измаил зло уставился на него.

— Ждем остальных.

За следующие два часа жалобный плач слышался еще три раза.

Измаил то и дело поглядывал на отмеченную тропу в поисках подкрепления, а Вирт часто сверялся с часами. Затем безо всякого предупреждения встал, театрально потянулся и скомандовал:

— Седлаемся. Идем на расстоянии руки, со штыками, зарядить трассеры.

Люди поднялись, разделились, перезарядили ружья и примкнули штыки. Встали в трех метрах друг от друга и ждали следующего приказа.

— Не терять друг друга из виду и пошли.

Все медленно двинулись туда, откуда в последний раз слышался плач. Когда они вошли в деревья, Вирт поманил Измаила к фаланге.

— Что такое «трассеры»?

— Светящиеся пули — я хочу видеть, что нам нужно убить и где они засели, — сказал Вирт.

— Мы пришли вернуть лимбоя на работу живыми, а не охотиться на них, как на дичь, — сказал Измаил, говоря больше за Антона, чем за себя.