Почти успешное восстание анголов на Сан-Томе в 1595 году, за которым последовали нападения на остров со стороны жадных европейских конкурентов Португалии, завершившиеся набегом голландского флота на Сан-Томе в 1599 году, стало еще одним элементом идеального шторма, который перенес эпицентр выращивания сахара на плантациях рабов на запад через Атлантику. Постоянные беспорядки на Сан-Томе способствовали оттоку с острова как плантаторов, так и специалистов, обладавших опытом производства сахара. Те, кто решил продолжать процветать в этом прибыльном бизнесе , в большинстве своем направились в Бразилию, тогда еще только зарождающуюся колонию, но быстро завоевавшую репутацию нового Эльдорадо португальского мира.

За удивительно короткое время соединение этих элементов (бескрайние плодородные земли северо-восточной Бразилии и дешевые и, казалось, неисчерпаемые поставки рабов из Центральной Африки) привело к одному из самых впечатляющих событий в экономической истории раннего современного западного мира. Начиная с мизерного объема производства в 1570 году, вскоре после того, как в Бразилию начали массово завозить негров, производство сахара росло фантастическими темпами. К 1580 году рабский труд в португальской колонии уже давал 180 000 арробасов этого товара, что в три раза превышало объемы производства Мадейры и Сан-Томе вместе взятых. К 1614 году урожай превысил 700 000 арробасов , что на порядки больше, чем когда-либо производили эти маленькие острова. Вскоре урожай достигнет 1 миллиона арробасов, или примерно 14,5 длинных тонн. Для современного уха это, возможно, не кажется таким уж впечатляющим количеством, но для своего времени и эпохи это был неслыханный наплыв товара, который только начинал оказывать преобразующее воздействие на рацион питания, экономику и общество в Европе.

Как только сахарная промышленность Бразилии начала набирать обороты, те, кто извлекал из нее наибольшую прибыль, почувствовали, что им подарили экономическое чудо, и это действительно было недалеко от истины. Их восторг отразился даже в терминологии этого бизнеса. Они стали называть растущие на северо-востоке Бразилии мельницы в центре крупных поместий, где капитал, тростник и рабочая сила были объединены в промышленно, если не морально благородной синергии, - "энхос", превратив прилагательное "гениальный" в новое существительное. Первое десятилетие семнадцатого века породило множество поразительных рассказов о буме в Бразилии, подобных этому: " Самые превосходные фрукты и сахар растут по всей этой провинции в таком изобилии, что могут снабжать не только королевство [Португалию], но и все провинции Европы, и, как известно, они приносят в казну Его Величества около 500 000 крузадос и частным лицам примерно столько же". доходы португальцев от БразилииИсходя из этого, один историк подсчитал, что примерно на 50 % превышали расходы на содержание колонии, оплачиваемые короной.

В Бразилии, как я обнаружил, до сих пор сохранился практически нетронутым обширный архипелаг некогда богатых городов, возникших благодаря сахару, таких как Кашоэйра, второй по возрасту город в штате Баия. В огромном плантаторском доме на вершине небольшой горы жил главный сахарный барон округа. С этой точки обзора, под прохладным бризом, он мог любоваться видами всего речного города. Сегодня, несмотря на то, что это почти город-призрак, центр Кашоэйры по-прежнему излучает ушедшее богатство. Его сердце, ограненное, как драгоценный камень, состоит из роскошно украшенного собора, зеленых, но пустых приречных парков и множества улиц, затененных от сильной жары своей узостью, булыжники которых были выложены, казалось бы, неограниченными деньгами на сахар более двух столетий назад.

К 1630-м годам на бразильских плантациях трудилось до 60 000 африканских рабов, и их число быстро росло. Африканцы и афробразильцы уже составляли практически всю рабочую силу на сахарных плантациях. Португалия, которая оставалась полуфеодальной и полностью доминировала в американском рабовладельческом бизнесе, отправляла африканцев через Атлантику со скоростью, возможно, 15 000 в год, некоторых для продажи в новые испанские колонии, будь то Карибский бассейн, Мексика или Боливия, где многие играли важную роль в горнодобывающей промышленности или связанных с ней профессиях. Португальский священник, посетивший принадлежавшие иезуитам плантации в Баии в в этом десятилетии, остался под впечатлением от человеческих страданий, которые выпали на долю этих рабов:

Кто видит эти огромные печи , вечно пылающие во мраке ночи; высокое пламя, вырывающееся каждой из них из двух отверстий, через которые вдыхают огонь; эфиопов или циклопов, обливающихся потом, столь же черных, сколь и энергичных, которые поставляют толстый и прочный материал для огня, и вилы, которыми они окружают и разжигают его. ...люди, весь цвет ночи, напряженно работающие и все время стонущие, не имеющие ни минуты ни покоя, ни отдыха; кто увидит, наконец, все путаные и громогласные машины и аппараты этого Вавилона, тот не усомнится, даже если бы у него были Этна и Везувий, что это - подобие ада.

Традиционные истории как Латинской Америки, так и Запада в эпоху раннего модерна склонны подчеркивать важность горнодобывающих бумов в Новом Свете. Самые известные из них - это истории XVI века об испанском серебре, добываемом в Потоси и колониальной Мексике. Ежегодно на борту испанских галеонов, самых больших кораблей того времени, в династию Мин отправлялось серебра на сумму от трех до пяти миллионов песо. Там оно обменивалось на шелк, фарфор, чай и другие товары. * Жесткий европейский спрос на эти товары превратил Китай в "пылесос" для металла. Мин обратились к серебру после инфляционного обесценивания бумажных денег в императорском Китае, где они были широко распространены, по крайней мере, с XI века. Ненасытный спрос на серебро на рынках династии Мин поднял цену на этот металл в два раза выше, чем на Западе, что открыло выгодные возможности для арбитража в огромных масштабах.

Одержимость Испании добычей полезных ископаемых во многом определила ее подход к Новому Свету, что привело к тому, что было названо " высшей стадией феодализма ." Если португальцы отдавали предпочтение торговому и морскому предпринимательству и сравнительно спокойно относились к управлению колониальной экономикой, то Испания стремилась к микроменеджменту своих обширных колоний и жестко контролировала все экономические операции. Если упор делался не на прямую добычу золота и серебра, а на взимание дани с вновь завоеванных народов, которую было " легче отслеживать , чем прибыль от порабощения". Историк Робин Блэкберн убедительно проанализировал эти разные подходы к колониальному управлению: