Рядом с ванной располагалась моя спальня — уютная, хотя и довольно аскетичная. В последнее время я здесь бывала редко, чаще пропадая в заповеднике.

Сейчас я хотя бы могу посещать лес, но всё ещё хожу в городе под капюшоном и в маске. Посмотрела в зеркало и вздохнула. Выглядела я и правда ужасно…

Раздевшись, погрузилась в ванну и быстро вымыла волосы. Вспомнились слова Яра о том, что краска делает мои волосы блеклыми и тусклыми… Как будто у меня был выбор.

Я нанесла бальзам и обняла свои колени руками. Да-а-а, девушка из дворца — любимая дочь — как две капли воды похожа на меня. Только наряды у неё красивее. Игрушек больше. Заботы и любви. Всё у неё было лучше, кроме… цвета волос.

Мой — сине-фиолетовый, необычный, случайно достался от русалки, когда-то отметившейся в нашей родословной. Это было наше единственное отличие. Эрелин, разумеется, ему позавидовала… с тех пор меня заставляли закрашивать мой природный необычный оттенок. Пытались вытравить всю схожесть с сестрой, но… это очевидно: мы — одинаковые. Только у неё была любовь наших родителей, которой я лишена.

Любовь… Это то, что я всегда считала величайшей наградой. Например, я бесконечно дорожила своими чувствами к Агнес, как и её — ко мне. Дорожила дружбой с Карин — такой добродушной и весёлой девушкой.

Вдруг вспомнился Яр. Как он сильно меня прижимал и… тихонечко выдохнула. Щёки покраснели. Почему я вообще о нём вспоминаю?

Вышла быстро, надела чистую одежду, а из старой вытащила чешуйку. Бросила взгляд на флакон с коричневой краской для волос. Постоянно приходилось подкрашивать корни — волосы росли очень быстро, обнажая натуральный, слишком яркий цвет. Застирав одежду, я оставила её в тазу на некоторое время — на ткани, к сожалению, остались следы травы.

— Джесси, ты как? — позвала меня тётушка. — Идёшь?

— Иду, — откликнулась я.

Ещё раз вздохнув и вспомнив зачем-то Яра, вновь разозлилась на себя и вышла из комнаты. Тётушка Агнес уже ждала меня рядом с саквояжем, в котором были бинты, вата, заживляющие мази. Она с самого детства обрабатывала все мои ссадины, обучала меня грамоте, а ещё приносила много книг из дворцовой библиотеки, в которых меня, к счастью, не ограничивали. Книги я поглощала с завидным рвением, не только учебные, но и приключенческие — ведь лишь они могли мне рассказать, какой мир меня ждёт там, за пределами Фаргоса.

Я села напротив Агнес. Тётушка обработала ссадины на лице. Без комментария не оставила:

— Джесси, — сказала она, приподняв одной рукой мой подбородок, — посмотри на себя… Опять мне приходится тебя лечить.

— Ещё немного — и ты сможешь сдать экзамен в академии врачевателей, — отшутилась я.

— Себя нужно беречь, — закончила свою мысль Агнес, не обратив внимания на мои слова.

— Пустяки, — отмахнулась я и шутливо произнесла: — Всё равно мне уготована участь старой девы… меня ведь не существует. Я — призрак этого замка. Бу-у-у.

Я всегда скрывала настоящие эмоции за маской шутливости. Так было легче пережить душевные раны.

— Не говори так… просто у них не было выбора. Это милосердие…

— Они могли сослать меня в дальнее поместье, где-нибудь на окраине, где я сама бы не знала о своей участи, — резонно высказалась я. — Но нет, они оставили меня рядом, чтобы я каждый день наблюдала за жизнью, которой лишена. Разве это милосердно?

— Джесси, — монахиня обвела овал моего лица пальцами. — Не копи в своём сердце злобу. На всё есть причины.

— Их причина в том, что они боялись, что без их присмотра обо мне кто-то узнает… выкрадет, начнёт шантажировать. Они помешаны на контроле. К тому же… здесь меня можно убить быстро, спрятать тело в семейном склепе — и всё, будто меня действительно никогда не существовало.

— Ужасные вещи ты говоришь, ужасные, — вздрогнула тётушка и нахмурилась.

— Ужасные, — согласилась я и улыбнулась, чмокнув тётушку в щёку. — Но знать, как на самом деле обстоят дела, это лучше, чем смотреть на мир сквозь розовую пелену. А злобу я в себе не коплю — просто знаю, к чему быть готовой.

Вздохнув, Агнес закончила с обработкой и, вернув на место лекарские принадлежности, налила в тарелку суп, пододвинула свежий ароматный хлеб и нарезанные овощи. Я поудобнее устроилась на стуле и с удовольствием отправила первую ложку в рот. Воспитательница смотрела на меня с улыбкой, подпирая подбородок кулаком.

— Совсем взрослая стала... Такую красоту прятать — настоящее преступление.

— И ты даже знаешь — чьё, — хмыкнула я и откусила пёрышко зелёного лука, прикрыв глаза.

Мне нравилось острое. И горькое. Впрочем, сладкое я очень любила, но не ела его назло, ведь все знали: Эрелин, любимая дочь герцога, была сладкоежкой. Дворцовые кондитеры часто готовили ей торты и эклеры, а потом жаловались, что ей всё не по вкусу. Поэтому сладкое стало для меня чем-то запретным и неправильным из-за ассоциаций с Эрелин. Лишь вишнёвый пирог оставался моей слабостью.