— Ничего такого не думаю, — Артём улыбнулся и вытащил из-за пазухи «На дне». — Я вот смелость взял, из школьной библиотеки книжку прихватил. Горького. Думал, вам интересно будет. Не читали, поди?

Никодим прищурился, взял книгу, повертел в руках, пробежал глазами по обложке. Его брови чуть приподнялись.

— Горького? — сказал он, задумчиво. — Не читал. Слыхал, правда, что пишет складно. Пьеса? Х-м… Ладно, доктор, зачтём. Но не из-за книжки же ты пришёл? Выкладывай, чего надо.

Артём кивнул, чувствуя, что лёд тронулся. Он шагнул ближе, понизив голос, будто делясь секретом.

— Дело такое, Никодим Ерофеевич. В больнице инструментов нет. Скальпели ржавые, зажимов нет, пилы нет. А без них — что я за доктор? Без инструментов я не доктор, а знахарь. Девочка там, Марьяна, с ногой плохая. Операция нужна, а делать нечем. Вы кузнец, говорят, мастер на все руки. Хотел вот вас попросить помочь, для дело доброго. Сможете выковать? Скальпели, зажимы, может, пилу небольшую? Я покажу, какие нужны.

Никодим нахмурился, его лицо снова стало хмурым. Он сплюнул в сторону и покачал головой.

— Инструменты, говоришь? — буркнул он. — Раз нет — значит, не нужно. Люди и без твоих пил жили. Мазями, травами обходились. Чего мудрить?

Артём хотел возразить, но заметил, как Никодим, переступая с ноги на ногу, чуть морщится. Его левая нога двигалась неловко, будто он старался не опираться на неё. Артём пригляделся: походка кузнеца была неравномерной, левая ступня чуть выворачивалась. Он вспомнил свои годы в травматологии и сделал шаг ближе.

— Часто болит? — спросил он, кивая на ногу. — Особенно на погоду, верно?

Кузнец замер, в глазах проскользнуло удивление. Ага, значит в самое яблочко попал.

— Болит, — неохотно проворчал он. — И что с того? На погоду бывает, ломит крепко. Ношу, как могу.

— А позвольте глянуть, — Артём присел, не дожидаясь разрешения, и осторожно коснулся ноги через штанину. Никодим напрягся.

— Ты чего это удумал, доктор? Совсем что ли?

Но Артём не обратил на него внимания. Нащупал кость — голень, где под кожей чувствовалась неровность, старый рубец. Спросил:

— Перелом был, да? Со смещением. Не выправили, срослось криво. Вот и болит. Сустав, поди, тоже ноет?

Лицо Никодима потемнело от раздражения.

— Ну был перелом, — буркнул он. — Лет десять назад. В больнице мазью помазали, да отпустили. Вот и всё лечение. Чего теперь? Не отпала же нога. На месте.

Артём выпрямился, глядя кузнецу в глаза.

— А если бы инструменты были, — сказал он, чеканя слова, — я бы вправил. Разрезал, кость на место поставил, закрепил. Боль бы ушла. Ходили бы, как прежде. А без инструментов — что? Мазь да молитвы. Остальных тоже так лечить?

Никодим молчал. Его взгляд, тяжёлый, как молот, буравил Артёма, но в нём мелькнуло что-то новое — не гнев, а задумчивость. Кузнец почесал бороду, повернулся к кузнице, будто размышляя.

— Тятенька, где ты? — раздался вдруг из глубины избы мальчишеский звонкий голосок.

— На улицу вышел, сынок. Скоро буду, обожди, — ответил кузнец.

Сын хотел сказать что-то еще, но вдруг закашлялся, сухо, с присвистом.

— Может, гляну? — предложил Артем, кивая на дверь.

— Не лезь, доктор, куда не нужно, — холодно ответил Никодим. И кивнул: — Ладно. Понял тебя. Подумаю. Рисунки принеси, покажи, что за железки нужны. Схемы какие-нибудь, чертежи…

— Договорились, — Артём кивнул, едва не прыгая от радости. — Сегодня же принесу. Спасибо большое!

Артём протянул руку, и кузнец, помедлив, сжал её своей мозолистой лапой.

Распрощались тепло, Никодим даже напоследок поблагодарил за книгу.

Артём вышел из кузницы, чувствуя облегчение. Это, конечно, еще не победа, но уже шаг к ней. Если получится сделать задуманное, то это сильно облегчит его работу. Скальпели Артем помнил хорошо — годы в хирургии научили разбираться в их форме. Зажимы сложнее будет изобразить, но если Никодим так искусен, как говорят, то справится.

Артём был так погружён в мысли, что не сразу заметил скрип колёс и топот копыт. Перед ним, взметнув грязь, остановилась повозка — крепкая, с резными бортами, запряжённая парой гнедых лошадей. Кучер, бородатый мужик в сермяге, натянул вожжи, задребезжал:

— Тьпр-р-ру!

Дверца повозки распахнулась. Оттуда, сильно покачиваясь, выбрался человек — высокий, широкоплечий, в богатом суконном пальто с меховым воротником. Лицо, красное, лоснящееся от пота, толстое, походило на коровье вымя и тряслось от каждого шага. Глаза незнакомца, мутные, но цепкие, впились в Артёма.