Я поперхнулась чаем, отвела взгляд. Горло защипало.

— Мам, а с чего вдруг такой интерес?

— Ну как же? Он ведь у нас почти родной. И если что, я бы была только рада. Он хороший мальчик. И добрый.

Я посмотрела на неё внимательно.В её словах вдруг зазвучало что-то очень тихое, точное. Не как вопрос. Как разрешение.

— Он действительно добрый, — прошептала я почти себе.

— Что ты сказала?

— Ничего.

Папа уже мирно дремал. Мама ушла в ванную, напевая себе что-то под нос. А я осталась сидеть одна — с чашкой в руках, с сердцем в ладонях.Дом снова был полон. Всё вернулось на круги своя.Но внутри меня теперь жило что-то другое.Тонкое, и такое хрупкое. Не для обсуждения. Не для расспросов. И не потому что страшно.Просто рано.

К вечеру квартира наполнилась ароматами: запечённая курица с розмарином, хрустящий картофель, яблочный пирог с корицей. Я старалась так, будто от этого зависело нечто большее, чем просто семейный ужин. Будто это был способ удержать равновесие между прошлым и тем новым, что медленно входило в мою жизнь.

Макар вернулся первым, в мятой рубашке, с усталым видом и поднятой в лёгком удивлении бровью.

— Это что, приём на десять человек?

— На четверых. Но с запасом, — улыбнулась я. — Родители возвращаются из отпуска. Это почти как Новый год.

— Угу. А Сенька будет?

Я взглянула на него из-под ресниц.

— А если будет?

— Ничего, — пожал он плечами. Но губы его тронула та самая тонкая улыбка, которая у Макара всегда означала: всё уже давно ясно, и он просто ждёт, когда ты сама признаешься.

Сенька жил с родителями этажом выше, тётей Леной и дядей Сашей. Они тоже были приглашены на ужин, и от этого меня охватывала неловкость. Я знала этих людей с детства. Мы были как одна большая семья. Но теперь всё ощущалось иначе зыбко, неустойчиво, будто я скрывала в себе маленький секрет, который они вот-вот почувствуют. К счастью они были на деловом ужине, и не смогут сегодня прийти. А то неловкостей было бы не избежать. Пока я еще не готова была обнародовать всем, наш не понятный пока еще статус.

Сенька пришёл позже когда мама уже расставила салфетки, а папа водрузил бутылку вина в ведёрко со льдом (вино было российское, но папа считал, что антураж — это половина вкуса).

Он вошёл как всегда, будто в собственный дом. Снял куртку, поцеловал маму в щёку, пожал папе руку. Даже Макар кивнул ему почти дружелюбно то ли потому, что за столом, то ли потому, что смирился.

— Сенька! — воскликнула мама. — Я тебя уже всерьёз за сына считаю. Мы только что о тебе говорили.

Он усмехнулся:

— Надеюсь, в хорошем ключе?

— Только в хорошем. Умный, добрый, красивый, воспитанный. Жаль, что не мой.

— Мам… — протянула я, утыкаясь в тарелку с салатом. Сердце предательски дрогнуло. Сенька, кажется, улыбнулся, чуть, едва заметно. Но взгляда в мою сторону так и не бросил.

В комнате царила та самая натянутая тишина, которая прикидывается уютом. Все разговаривали. Мама о черепахах и солнце, папа о джунглях и пикантной мальдивской кухне. Смех, вино, хлеб, салат. Всё, как должно быть. Но между репликами пряталось что-то другое. Что-то, чему не нашлось слов.

Сенька сидел рядом. Его рука будто случайно, а может, и нет коснулась моей. Я вздрогнула. Тепло его пальцев растеклось по коже, пробежало по венам, легло под сердце.

Мама что-то говорила, но я её не слушала. Я слушала, как он дышит.Макар смотрел на нас пристально. Как на задачу, где давно известен ответ, но хочется, чтобы мы сами его озвучили.

— А у вас что нового? — вдруг спросил папа. И посмотрел то на меня, то на Сеньку.

Мы оба будто замерли. Я, потому что этот вопрос нащупал самую грань. Сенька, потому что не знал, можно ли её переступить.

— Всё по-старому, — сказал он спокойно. — Мы с ней… как всегда.

— И это хорошо, — кивнул папа. — Надёжность это редкость.

Но мама, конечно, заметила. Она всегда замечала больше, чем казалась.Мимоходом, словно невзначай, положила мне руку на плечо и тихо одними губами спросила:

— Ты счастлива?

Я встретилась с ней взглядом. И впервые не отвела глаза.

— Думаю, да, — ответила я.

Она ничего не сказала. Лишь кивнула едва заметно. А потом, уже вслух:

— Надо будет Лене позвонить. Может, выберемся этим летом на дачу, все вместе.

Я смотрела на Сеньку, на свою семью, на знакомый до боли стол с белыми салфетками. И думала, как странно всё получилось. И как правильно.

Когда родители с Макаром ушли разбирать чемоданы, в квартире воцарилась мягкая тишина. Остывший воздух хранил запах яблочного пирога, а стол всё ещё был покрыт крошками и недопитыми бокалами. Сенька задержался помочь, в прочем как и всегда.

— Давай я уберу, — сказал он, и прежде чем я успела возразить, уже отнёс тарелки на кухню.

Я стояла у окна, наблюдая, как на дворе синеет апрельский вечер влажный, прозрачный, с отблеском фонарей на мокром асфальте. Под вечер прошёл короткий дождь, и теперь город казался умытым, почти новым.