– И насчет того, чтобы спать с другими мужчинами, верно?
– Это вырвалось прежде, чем я смог сдержаться, и я съежился от надвигающейся неловкости.

Даррен рассмеялся.

– Да, об этом тоже есть. И совершенно неверно истолковано.

– О, да?

– Найди мне в Священном Писании цитату о гомосексуализме, которая не связана с ритуальной проституцией или ритуальной чистотой, и мы поговорим.
– Он приподнял бровь.
– И, насколько я помню, Иисус ни словом об этом не обмолвился.

Я моргнул.

– Ты ведь не веришь в историю о Содоме и Гоморре, да? О том, что это история о таких людях, как мы?

Даррен сморщил нос и покачал головой.

– Конечно, нет. Люди отказались оказать гостеприимство ангелам, что было огромным оскорблением. Я действительно не думаю, что можно использовать наказание группы людей за попытку группового изнасилования пары мужчин в качестве примера Божьего неодобрения гомосексуальности.

Я отложил пистолет в сторону и достал из упаковки одноразовую бритву.

– Тебя не беспокоит, что человек, который считался самым праведным и не был убит вместе с другими, был спасен отчасти потому, что вместо этого предложил толпе своих дочерей?

Даррен поморщился.

– Я... боролся с трактовкой некоторых из этих высказываний. В те времена женщины были гражданами второго сорта. Собственностью. И... многие места Писания отражают это. Я бы не стал мириться с этим сейчас, как не стал бы мириться с принуждением женщины выйти замуж за своего насильника.

– И все же это есть в Библии.

– Я знаю.
– Говоря это, он смотрел на бритву в моей руке, слегка нахмурив брови.
– Именно поэтому я твердо верю, что христиане должны уделять особое внимание учению Христа, а не всему остальному, что Никейский собор по какой-либо причине решил включить в книгу.

Я приподнял брови.

– Это... не то, что я слышал от многих священников.

Он пожал плечами.

– Задай сотне из нас вопрос о Библии, и получишь сотню различных толкований.

– Итак, откуда ты знаешь, что твое толкование правильное?

– Я не знаю.

– Тогда почему...?

– Когда-то ты был верующим, Сет, - сказал он мягко и без капли снисходительности.
– Даже если сейчас ты не верующий, ты знаешь ответ на этот вопрос.

– Вера.

Он кивнул. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза.

Затем я вспомнил о бумаге, лежащей рядом с моими чернильницами, и откашлялся.

– Ладно, хорошо. Мы готовы к работе.
– Я поднял бритву.
– Ты уверен?

Даррен на мгновение уставился на бритву, затаив дыхание. Затем он выдохнул и кивнул.

– Давай сделаем это.

Я выбрил почти безволосое место, где собирался делать татуировку. Когда я делал это, костяшки моих пальцев задели его лопатку, и даже через толстый латекс тепло его тела достигло моей кожи. Секунду спустя по всей его спине побежали мурашки.

Сквозь звук, похожий на стук зубов, он сказал:

– Я думал, ты велел мне снять рубашку, чтобы по коже не побежали мурашки.

– Это не...
– Я сглотнул.
– Это не панацея.

– По-видимому, нет.

– Тебе холодно?

– Нет. Нет, я… Мне не холодно.

– Хорошо.
– Мне тоже. Я прочистил горло.
– Это может… эм, будь немного спокойнее.

Он наблюдал, как я беру со стола твердый дезодорант.

– А это еще зачем?

– Это помогает переносить трафарет.
– Я провел им по его коже. Затем я прижал трафарет, разгладил его пальцами и снял бумагу, оставив рисунок на коже. Как только я убедился, что все ровно и по центру, я попросил его проверить это в зеркале в полный рост.

Я наблюдал за ним, когда он использовал другое зеркало, поменьше, чтобы ему не приходилось извиваться, разглядывая татуировку. Я знал, что с чернилами он будет выглядеть еще сексуальнее. Как и большинство мужчин. Даже не имело значения, что на тот момент это все еще был трафарет. К тому времени, как я закончу, там будет татуировка. Это рисунок кого-то другого, но моими чернилами. Неизгладимая отметина на теле Даррена. И даже религиозное значение не умаляло того, насколько сексуально это смотрелось на нем, словно это была резкая черная точка, призванная привлечь внимание к его мощным плечам и тому, как верхняя часть его тела сужалась к узким бедрам.