Он махнул мне рукой.

– Ничего особенного.

– Нет. Это не так.
– Мне было неприятно, что я начинаю краснеть, но я заставил себя сказать остальное.
– Это много значило для меня. Это помогло. Так что спасибо тебе.

Вся его игривость мгновенно улетучилась. Он потянулся и взял меня за руку. Не флиртовал. Не заигрывал. Просто держал меня.

– Я был счастлив сделать это.

Мы пробыли там еще час, болтая о работе, погоде и моем предстоящем концерте. Два месяца назад я был одинок. Теперь у меня появились друзья. И даже не один. Было трудно поверить, что я проделал такой долгий путь.

РОДИТЕЛИ Ника приехали на День благодарения. Несмотря на мою вновь обретенную уверенность, я нервничал перед встречей с ними.

– Что ты им рассказал обо мне?
– Спросил я Ника во вторник перед Днем благодарения, когда мы ждали их приезда.

– Ни черта, но можешь не сомневаться, что Джун их просветила. – Рассмеялся он.

Как оказалось, мои опасения были беспочвенны. Его родители были такими же очаровательными, как он и Джун. Их отец всю жизнь проработал на стройке, и это было заметно. Он был крупным и крепким человеком и, казалось, любил футбол больше жизни. Он души не чаял в Джун. Их мать, Труви, была воплощением всего, чего так не доставало моей - счастливой, любящей и поддерживающей. Я беспокоился, что у нее возникнут подозрения или любопытство по поводу моих отношений с Ником, но если она и задавалась вопросом, то никак этого не показывала. Она приняла меня в семью как своего рода давно потерянного племянника.

Среду мы провели, играя в настольные игры, а вечером все вместе отправились куда-нибудь поужинать. Ник повел нас в греческий ресторан, где было наше первое неудачное свидание. Там по-прежнему было многолюдно, но клаустрофобии стало гораздо меньше, чем раньше. Может быть, это было из-за того, что Джун была рядом и рассказывала какую-то нелепую историю о том, как мы потеряли руки, спасая детскую коляску от мчащегося поезда. Может быть, из-за Ника, смеющегося над выходками своей сестры. А может, только потому, что я, наконец, понял, что рядом нет никого, кто мог бы меня осудить. Я почти не заикался, когда заказывал ужин, и единственное, что я разбил за весь вечер, была тарелка, которую мне дали именно для этой цели.

Это было похоже на победу.

На следующий день Ник помогал матери готовить ужин на День благодарения, пока Джун с отцом смотрели футбол. Бетти и Берт растянулись рядом с ними на диване. Бонни осталась на кухне, готовая наброситься на любой кусочек еды, который упадет на пол. Я бродил между двумя комнатами, не совсем понимая, где нахожусь, но, тем не менее, чувствуя себя уютно. Никогда еще мой дом не был таким мирным и наполненным простой радостью общения. У меня было такое чувство, будто я провалился в кроличью нору и очутился на картине Нормана Рокуэлла. Я надеялся, что мне никогда не придется покидать его.

Я с облегчением обнаружил, что День благодарения был одним из самых удачных дней для Ника в плане еды. Казалось, он был рад, что его мама взяла на себя руководство готовкой. Он ни разу не упомянул натрий, транс-жиры или глутаматы. Он больше времени тратил на то, чтобы макать пальцы в то, что готовила его мама, чем на то, чтобы готовить. Она каждый раз шлепала его по руке и ругала, но я мог сказать, что ей нравилась каждая минута этого процесса.

– Оуэн, - как-то обратилась ко мне Труви, - помешай-ка мне клюквенный соус. Я не хочу, чтобы он подгорел.

Я взял ложку и начал помешивать ярко-красное варево. В нем была настоящая клюква, что меня удивило.

– Я понятия не имел, что можно приготовить клюквенный соус не из банки.

– Так намного вкуснее, - сказал Ник у меня за спиной. Он положил руку мне на поясницу и наклонился над плитой, чтобы заглянуть в сковороду.
– И моя мама готовит его лучше, чем кто-либо другой. Ты никогда больше не будешь есть эту подделку.

– Начнем с того, что я никогда его не ел.

Его мать была в другом конце комнаты и намазывала консервированный сыр пименто на палочки сельдерея. Она ткнула в него ножом.

– Твоя лесть ни к чему тебя не приведет, - поддразнила она.

– Посмотрим.
– Рассмеялся он.

Он потянулся за ложкой, но Труви сказала:

– Оуэн, не давай ему есть! Если он начнет пробовать сейчас, то ничего не останется, и у него будет болеть живот до конца вечера.

– Мне было десять, когда это случилось. Думаю, я усвоил урок.

– Сомневаюсь в этом.

Он покачал головой, давая мне понять, что они давно играют в эту игру.

– Она никогда не позволит мне забыть об этом.

– Разве можно ее винить?

Он улыбнулся мне, его глаза были яркими и озорными, и мое сердце совершило какой-то акробатический прыжок в груди. Я до смешного остро осознавал, как близко он был. Это был самый тесный физический контакт, который у нас был со времен Хэллоуина, и я был в восторге от его руки на моей спине и от того, как его бедро коснулось моего. Он снова наклонился над сковородой, чтобы вдохнуть пар, поднимающийся от соуса.

– Я люблю этот запах.

А я люблю тебя. Мысль пришла непрошеная, такая странно неуместная и в то же время такая сильная и правдивая, что на мгновение я забыл помешать клюкву.