Каин медленно шёл по узкой улочке, а следом за ним тянулись тени, как будто длинный чёрный плащ на его плечах колыхался в такт его шагам. Профессор едва поспевал за ним, всё ещё дрожа от пронизывающего холода, который, казалось, исходил не от прохладного вечернего вечернего воздуха, а от самого бессмертного.

— Мастер… — снова начал Матиас, но Каин резко остановился, не оборачиваясь.

— Она уже действует, — произнёс он тихо. — Ты чувствуешь это? — Владыка чувствовал, что эфир действительно изменился — в нём витала тяжёлая, густая дрожь, будто сама ткань реальности истончалась в окрестностях древнего замка.

— Простите, Мастер, — Матиас мотнул головой. Он чувствовал лишь лёгкое головокружение и никак не проходивший озноб. — Я обычный простак, и мне недоступны эти чувства.

— Бешенная сука решила ускорить свой конец, — Каин наконец обернулся, и его глаза пылали бледным холодным огнём.

В тот же миг где-то вдалеке, в стороне замка Верховной ведьмы, небо озарилось зловещим зелёным светом. Упырь видел, что свет не был похож на обычные всполохи магии — это было что-то другое, куда более древнее и глубинное, будто сама преисподняя на мгновение приоткрыла свои врата.

— Она заключила договор, — сказал Каин, и в его голосе впервые за много лет прозвучало… уважение? Нет, скорее, раздражённое восхищение. — Неужели я недооценил её безумие?

Матиас почувствовал, как по спине пробежал ледяной пот.

— Что она сделала?

Каин резко повернулся и шагнул вперёд — тени снова сомкнулись вокруг него, готовые унести его в любое место в мгновение ока.

— Она разбудила то, что спало тысячелетиями.

Древний упырь накрыл гауптштурмфюрера СС своим теневым плащом, и тьма поглотила их обоих. Они появились на краю города, на одной из возвышенностей, откуда открывался отличный вид на замок Верховной ведьмы. Небо над ним теперь было идеально чёрным, но не от наступившей ночи — оно было пустым в прямом смысле этого слова. Как будто оттуда вырвали всё звёзды и украли луну.

Только зелёный свет, пульсирующий, как бьющееся в смертельной агонии живое существо, лился из высоких башен. В воздухе стоял неясный гул, который едва не сводил профессора с ума, порождая в воображении что-то чудовищное, противное даже самой человеческой природе. Когда гул достиг своего апогея, Матиас не сумел сдержать крик ужаса. Каин же стоял неподвижно, смотря вдаль.

— Игра действительно началась, — произнёс он, нахмурившись. — Только ставки стали намного выше.

[1]Бытие 4:9 И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?

К вечеру меня отпустило — я перестал слышать этот призрачный шёпот, сводящий меня с ума! Ну как так может быть, чтобы ребенок, которому и трёх месяцев не исполнилось, разговаривал? Ну, пусть не разговаривал, но как-то связно мыслил. Да у него все органы едва-едва сформироваться к этому времени успели!

Но, если это не он… то кто же?

Я сидел у раскрытого окна, глядя на темнеющее небо, и пытался найти логичное объяснение происходящим со мной странным событиям. Хотя, о чём это я? Странных событий в моей нынешней жизни — хоть отбавляй! Может, это просто нервное истощение? Стресс? Или перегруженный мозг начал подкидывать мне «весёленькие» галлюцинации?

Но тогда почему они были такими… реальными? Как будто наяву? Словно предвидение будущих событий… Я отчетливо помнил ту комнату — теплую, пропитанную солнечным светом. Запах чистого белья, гладильной доски. Голос Глаши, напевающей колыбельную. И этот шепот — нежный, доверчивый, словно пришедший из другого мира…

— Папа…

Я вздрогнул и резко обернулся. Никого. Комната была пуста.

— Ты опять его слышишь? — Глаша тихо и незаметно подошла сзади, положив руку мне на плечо. — Этот голос?

Я не знал, что ответить. С одной стороны — не хотел ее пугать. С другой — не мог врать. Я ведь так и не сказал, что думаю, что слышу голос нашего неродившегося ребёнка.

— Не знаю, что это, — честно признался я. — Но я… У меня было видение… Я видел тебя… Наш дом… Ты гладила пеленки…

Она замерла, пальцы слегка сжали мою гимнастёрку.

— А еще… — Я замолчал, внезапно осознав, насколько безумно это прозвучит.

— Говори.

— Я думаю, это был… — Я всё-таки решил не юлить и не скрывать правду. — Он. Наш ребенок.

Глаша не рассмеялась. Не назвала меня сумасшедшим. Она просто очень внимательно посмотрела на меня — так, словно пыталась разглядеть что-то в моих глазах.

— Ты уверен?

— Нет. Но… — Я провел рукой по лицу. — Что, если это не просто галлюцинация? Что, если он действительно пытается что-то сказать? Хотя, на таком сроке это просто невозможно.

Глаша медленно кивнула, опустив руку на живот.

— А вдруг… это не просто ребенок? — прошептала она.

Я нахмурился, пока не понимая, куда она клонит: