— Отпусти, дядька! — верещал оборванец. — Я ничего не сделал!

— Ещё бы успел сделать, — пробасил Никифор, встряхивая его, как котёнка. — Я тебя, ворюгу, насквозь вижу.

Вокруг нас снова собралась толпа зевак. Кто-то советовал сдать вора страже, кто-то предлагал проучить его на месте. Я решил не затягивать этот спектакль:

— Отпусти его, Никифор. Пусть катится, пока цел.

— Да как же так, Егор Андреич? — возмутился Митяй, только сейчас осознавший, что едва не лишился денег. — Его проучить надо!

— Отпустите, говорю, — повторил я твёрдо. — Нечего нам тут с ворами связываться, со стражей объясняйся — только время терять.

Никифор нехотя разжал пальцы, и карманник, пулей вылетев из его хватки, скрылся в толпе.

— Вот так-то, — удовлетворённо кивнул я, затем обратился к нашим: — И впредь будьте осторожнее. Тут на ярмарке всякого народу хватает, не зевайте.

После этого происшествия мы ещё немного побродили по рядам, накупили гостинцев — и себе, и тем, кто остался в Уваровке. Особенно Машка радовалась отрезу ярко-синей ткани на платье и нитке стеклянных бус, которые я еще купил ей.

К вечеру, нагруженные покупками и уставшие от ярмарочной суеты, мы вернулись на постоялый двор. Я снова, как и вчера, заказал ужин в комнату для нас с Машкой, а мужикам дал денег, чтобы отметили удачную сделку, но строго-настрого наказал не переусердствовать с выпивкой.

Мы с удовольствием поужинали, попробовали заморский чай — он оказался и вправду необыкновенно ароматным, с какими-то незнакомыми пряными нотками.

После ужина я достал записную книжку и принялся подсчитывать прибыль от продажи досок, прикидывать расходы на кузнеца и другие покупки, планировать будущие траты на стеклоделие.

Машка подсела ко мне и благодарно сжала мою руку:

— Спасибо тебе за сегодняшний день. Такая красивая ярмарка, столько всего интересного… Не помню когда такое последний раз видела.

— Завтра ещё к кузнецу сходим, проверим, как наш заказ продвигается. А потом можно и город осмотреть как следует. Говорят, в Туле есть места, которые непременно стоит увидеть.

Мы улеглись, и Машка почти сразу заснула, утомлённая впечатлениями. А я ещё некоторое время лежал, прислушиваясь к ночным звукам города за окном.

На следующее утро сразу после завтрака пошли к кузнецу. Утро выдалось ясное, свежее — в такую погоду и дышится легче, и на душе светлее. Машка с нами пошла, уж очень ей все было интересно. Когда я предложил ей остаться на постоялом дворе, она даже руками всплеснула:

— Что ты, Егорушка! Что я тут буду делать? А пока вы будете с кузнецом решать дела, я просто посмотрю на город. Здесь каждый уголок интересный, каждая лавка диковинная.

Спорить я не стал — пусть порадуется.

Кузница встретила нас жаром и грохотом — работа там кипела вовсю. Савелий Кузьмич, завидев нас на пороге, отложил молот и вытер пот со лба широкой ладонью.

— А, господа хорошие, пожаловали! — прогудел он. — Вовремя, как раз есть что показать.

Мастер подвёл нас к верстаку, на котором лежала уже готовая нижняя часть формы — тяжёлая чугунная плита с двумя идеально ровными выемками, которые потом будут соединяться вместе, образуя полость для отливки бутылок.

— Вот, гляньте, — с гордостью показывал кузнец. — Нижняя часть уже готова, а за верхнюю только взялся. К вечеру завтрашнего дня, как договаривались, всё будет сделано.

Я наклонился, внимательно рассматривая работу. Выемки были идеально гладкими, точно такими, как на деревянной форме, но прочность, конечно, несравнимая. Кузнец, видя мой интерес, с готовностью пустился в объяснения:

— Сперва я снял мерки с вашей деревянной формы, — Савелий Кузьмич говорил с такой любовью о своём деле, что невольно заслушаешься. — Потом отлил заготовку из чугуна — вон в том горне, видите? Для такой работы особый чугун нужен, не всякий подойдёт.

Мастер указал на дальний угол кузницы, где в полумраке угадывались очертания большого горна с клубящимся над ним жаром.

— А потом, — продолжал он, — начал обработку. Тут, понимаете ли, тонкость большая. Сперва грубо обтесал, потом мелким зубилом прошёлся, а после уж шлифовал. Вот, потрогайте, какая гладкость.

Я провёл пальцем по внутренней поверхности выемки — и впрямь, гладкая, будто масло.

— А теперь смотрите, как верхнюю часть делаю, — кузнец с азартом поманил нас к наковальне.

Там лежала заготовка для верхней части формы — пока ещё грубая, но уже угадывались контуры будущих выемок.

— Сперва вот так, молотом, основную форму придаю, — Савелий Кузьмич взял молот и несколькими точными ударами наметил углубление в металле. — Потом зубилом вот так, видите?

Его руки двигались с удивительной точностью — казалось, грубые пальцы мастера чувствуют металл тоньше, чем иной художник — кисть. Зубило в его руках оставляло идеально ровные следы, постепенно формируя нужную выемку.