Намеки Сьюарда вывели Тони из себя. Позже председатель Верховного суда говорил, что если бы этот выходец из Нью-Йорка стал в 1860 году президентом, то он отказался бы приводить его к присяге. По иронии судьбы, Тони таки привел к присяге человека, выдвинувшего подобные обвинения. В речи, произнесенной им после выдвижения кандидатом в сенаторы США от Иллинойса в 1858 году, Авраам Линкольн прокомментировал процесс фактической отмены демократами Миссурийского компромисса в 1854 году и объявления его неконституционным в 1857-м. Конечно, мы не можем знать наверняка, были ли эти меры частью заговора по распространению рабства, признал Линкольн. «Но когда мы видим множество обработанных бревен… которые, как мы знаем, были изготовлены в разное время и в разных местах несколькими плотниками, назовем их Стивен, Франклин, Роджер и Джеймс, и когда мы видим, что бревна эти, сложенные вместе, образуют каркас здания… то мы не можем не поверить, что эти Стивен, Франклин, Роджер и Джеймс работали по единому плану» [363] .

В той же речи была употреблена и более известная метафора, касающаяся «здания». «Дом, разделенный в себе, не устоит, — процитировал Линкольн Иисуса. — Так и наше государство, и я в этом убежден, не сможет постоянно быть наполовину рабовладельческим, наполовину свободным». Противники рабства надеются прекратить его дальнейшее распространение и «сделать так, что общественное мнение уверится в том, что рабство находится в процессе окончательного исчезновения». Но защитники рабства, включая и заговорщиков-плотников, пытаются «добиться того, что оно станет абсолютно законным во всех штатах… как на Юге, так и на Севере». Как они могут этого добиться? «Простым решением по делу очередного „Дреда Скотта“. Все зависит от Верховного суда: он может решить, что штаты в рамках Конституции не имеют права запрещать рабство, равно как он решил, что… это не могут сделать ни Конгресс, ни территориальная легислатура». Статья VI Конституции гласит, что Конституция и законы Соединенных Штатов «являются верховным правом страны… что бы ему ни противоречило в конституции или законах любого штата». Отсюда если Конституция Соединенных Штатов защищает «право собственности на раба», то, отмечал Линкольн, «никакое положение Конституции или законодательства отдельного штата не может отменить право собственности на раба». Сам Линкольн считал, что «право собственности на раба не прописано в Конституции четко и безусловно», однако демократы (включая Дугласа) думали иначе. Если они одержат верх, говорил Линкольн иллинойским республиканцам в июне 1858 года, «мы будем спать и видеть прекрасные сны о том, что население Миссури вот-вот объявит свой штат свободным, но когда мы проснемся, то обнаружим, что вместо этого Верховный суд объявил Иллинойс рабовладельческим штатом» [364] .

Действительно ли Линкольн и другие республиканцы верили, что решение по делу Дреда Скотта было частью заговора, имевшего цель распространить рабство в свободные штаты? Или же это был своего рода жупел, которым они пугали избирателей-северян? Стивен Дуглас склонялся ко второму варианту. «Всякий школьник знает», что суд не может принять «настолько смехотворное решение, — говорил Дуглас. — Эго неверие в человеческий разум и неслыханная клевета на суд». Многие историки соглашаются с этими словами Дугласа [365] . Но были ли смехотворными подозрения республиканцев? В ноябре 1857 года Washington Union, официальный орган администрации Бьюкенена, поместила статью, в которой утверждалось, что запрет рабства в северных штатах являлся антиконституционной мерой, направленной против собственности. В частной переписке и других непубличных источниках республиканцы выражали неподдельную озабоченность последствиями дела Дреда Скотта. Сенатор от Висконсина Джеймс Дулиттл замечал, что «Конституция Соединенных Штатов — высший закон для любого штата, и если она признаёт рабов собственностью, как, скажем, лошадей, то ни конституция штата, ни какой другой его закон не в силах запретить рабство». Отметив, что Скотт прожил в Иллинойсе два года в качестве раба, легислатура Нью-Йорка осудила теорию, согласно которой «хозяин может перевезти своего раба в свободный штат, не нарушая подобное отношение собственности… [Такой шаг] приведет к нежеланному появлению рабовладения на нашей земле, со всем его порочным, разлагающим, вредоносным влиянием» [366] .

Обеспокоенность легислатуры не была абстрактной. В нью-йоркском суде в то время находилось на рассмотрении дело, касающееся права рабовладельца на своих рабов во время поездки через территорию свободного штата. Дело «Леммон против штата» поступило на рассмотрение еще в 1852 году, когда нью-йоркский судья высказался за свободный статус восьми рабов, на пути в Техас сбежавших от своего виргинского хозяина в Нью-Йорке. Большинство северных штатов ранее предоставили рабовладельцам право транзита или временного пребывания вместе со своими рабами. Однако уже к 1850-м годам все штаты, за исключением Нью-Джерси и Иллинойса, законодательно постановили предоставлять свободу тем рабам, которых их хозяин ввез на территорию этих штатов. Решение по делу Дреда Скотта поколебало устои таких законов. На основании этого представители Виргинии решили передать дело Леммона в высшую судебную инстанцию Нью-Йорка (подтвердившую закон штата в 1860 году) и безусловно добились бы рассмотрения его в руководимом Тони Верховном суде, если бы не началась сецессия. Именно это дело Леммона и было кандидатом на линкольновское «решение по делу очередного „Дреда Скотта“». Недавнее исследование разделяет опасения Линкольна по поводу того, что Суд, управляемый Тони, вполне мог санкционировать «ту или иную форму рабства на Севере» [367] . Даже право на транзит или временное пребывание было, с точки зрения противников рабства, зловещим предзнаменованием. «Если человек может распоряжаться рабом в свободном штате на протяжении одного дня, — спрашивала одна республиканская газета, — то где гарантия, что такое не произойдет в течение одного месяца или года? Не станет ли такой „транзит“ продленным на неопределенное время, а „пребывание“ — постоянным?» [368]

Таким образом, в контексте дела Дреда Скотта, линкольновское «предупреждение о том, что рабство может получить силу закона повсеместно, было… далеко не абсурдным». Его попытка связать имя Дугласа с заговором сторонников рабства («Стивен, Франклин, Роджер и Джеймс») была частью кампании Линкольна по выборам в Сенат в 1858 году [369] . Во время дебатов по поводу Лекомптонской конституции Дуглас заметил, что ему все равно, проголосуют ли в Канзасе за или против рабовладения — его волнует лишь справедливость выборов. Такое «наплевательство», возразил Линкольн, является даже большим злом, так как в отсутствие эффективного противодействия позволит поборникам рабства запустить механизм его распространения. Единственным способом остановить их было избрание республиканцев, «сердца которых бьются; кому не наплевать на результат», которые «считают рабство моральным, общественным и политическим злом», которые «будут противостоять… новой идее демократов о том, что рабство такое же благо, как и свобода, и потому должно иметь возможность распространиться по всему континенту» [370] .

Эти идеи Линкольн стремился донести до избирателей штата Иллинойс во время многочисленных выступлений летом 1858 года. Дуглас объездил те же районы, где называл Линкольна «черным республиканцем», чьи аболиционистские теории приведут к распаду Союза и наводнят Иллинойс тысячами толстогубых, круглоголовых, вырождающихся негров. Линкольн «верит в то, что всемогущий Господь создал негра равным белому человеку, — заявлял Дуглас на речи в Спрингфилде в июле. — Он уверен, что негр — его брат. А я не считаю негра своим родственником ни в какой степени… Эта страна… была создана белой расой, создана ради процветания белого человека и его потомства, создана быть управляемой белыми людьми» [371] .

Желая встретиться с Дугласом лицом к лицу, Линкольн предложил провести серию публичных дебатов. Дуглас согласился на семь раундов таких дебатов в различных местах штата. Эти дебаты заслуженно стали самыми знаменитыми за всю историю Соединенных Штатов. На них встретились два сильных логика и искусных оратора; один был знаменитостью национального масштаба, а другой был малоизвестен за пределами своего штата. В семь разбросанных по прерии городов стекались тысячи фермеров, рабочих, служащих, юристов, словом, представителей всех слоев общества, готовых сидеть или стоять за дверьми в течение нескольких часов на солнцепеке или под дождем, в жаркую и холодную погоду, в засуху и слякоть. Толпа активно участвовала в дебатах, выкрикивая вопросы, отпуская замечания, произнося здравицы или недовольно ворча. Ставки были гораздо выше, чем на простых выборах в Сенат, выше даже, чем на грядущих президентских выборах 1860 года, ибо дебаты были посвящены не больше не меньше будущему рабовладельческого уклада и самого Союза. Тарифам, банкам, внутренним усовершенствованиям, коррупции и другим краеугольным камням американской политики последнего времени не уделили ни толики внимания — единственным обсуждаемым вопросом было рабство [372] .

В манере, присущей участникам дебатов, и Дуглас и Линкольн начинали с резкой критики, заставляя оппонента потратить время на защиту уязвимых пунктов своей программы. Один республиканский журналист в письме помощнику Линкольна метко описал такую стратегию следующим образом: «Когда вы увидите Эйба во Фрипорте, ради всех святых скажите ему, чтобы заряжал ружье! Заряжал! Мы не должны постоянно парировать. Нам нужны смертельные уколы. Пусть всякий раз, когда он заканчивает фразу, оппонент истекает кровью» [373] . Линкольн делал основной упор на обвинении Дугласа в отходе от взглядов отцов-основателей, тогда как республиканцы являются их наследниками. Подобно основателям, республиканцы «настаивают на том, что к [рабству] нужно повсеместно относиться как к несправедливости, и одним из выражений такого отношения будет положение о том, что оно не должно расширяться». Линкольн еще раз повторил, что государство не сможет постоянно быть наполовину рабовладельческим, наполовину свободным; оно существует в таком виде только потому, что большинство американцев до 1854 года разделяли веру основателей в то, что ограничение распространения рабства приведет к его окончательному отмиранию. Но Дуглас не только «не хочет гибели института рабства», но, наоборот, жаждет его «увековечения и разрастания в национальных масштабах». Тем самым он «уничтожает свет разума и любовь к свободе в американском народе» [374] .