Я стою и смотрю, как уводят человека, которого когда-то считала важным. А потом — опускаю взгляд на свои ладони. В них всё ещё ощущается дрожь.

Я возвращаюсь в свою пристройку и молча захлопываю за собой дверь. Даже горячая ванна не помогла избавиться от этого странного чувства. Я скидываю сандалии и не раздеваясь валюсь на футон. Тело ломит от усталости, словно я не духа изгоняла, а сама была тем демоном, которого пришлось вышвырнуть из чужой плоти. Я утыкаюсь лицом в подушку и долго не двигаюсь.

— Ты в порядке, хранительница? — голос Нори-сама звучит тихо и ласково, он возникает из темноты, как всегда внезапно. Я не слышала ни скрипа половиц, ни дыхания. Просто вдруг чувствую, что он рядом. Он сидит у изголовья, а его рука медленно касается моего затылка, едва ощутимо перебирая волосы.

— Да, — отвечаю, не поднимая головы. — Просто чувствую себя… грязной. Как будто всё это прилипло ко мне. Его голос. Его руки. Его взгляд. Хочется с себя всё это содрать.

Я поднимаю глаза на лиса. Нори-сама склоняется ниже, его волосы касаются моей щеки. И прежде чем я успеваю вновь отвернуться, он проводит языком по моей щеке — медленно, влажно и бесцеремонно.

— Что вы делаете?! — восклицаю я смущённо и хочу прикрыть лицо руками. Но он уже нависает надо мной, опираясь рукой на татами. Его глаза светятся в полумраке, а губы изогнуты в хищной, наглой усмешке.

— Делаю тебя чистой, — отвечает он спокойно, будто объясняет что-то само собой разумеющееся. И прежде чем я успеваю выдать ещё одну реплику, он снова касается меня языком ниже — вылизывает мою шею и ключицы.

Сначала мне смешно и щекотно. Я дёргаюсь, пытаясь отстранить его. Но лис прижимает меня к футону и продолжает. Он вылизывает мою грудь и живот, заставляя меня вздрагивать. С каждой секундой моё дыхание становится всё тяжелее. Горячая волна возбуждения проходит по телу.

— Нори-сама… — шепчу я, судорожно выдыхая.

Он бесцеремонно стягивает с меня джинсовые шорты и бельё. А после разводит ноги в стороны. Его ладони скользят по моим бёдрам, касаются лобка.

— И здесь я также намерен сделать тебя чистой, — произносит он низким бархатным голосом. Взволнованный выдох срывается с губ, когда он припадает губами к моей киске. Длинный язык проникает внутрь.

— Ох, нет, только не там…

Мне так стыдно и приятно одновременно. Голова идёт кругом. Его ласки сводят с ума, и мне начинает хотеться большего.

— Я хочу стереть любые следы чужих прикосновений, — шепчет он, нависая надо мной и заглядывая в глаза. Ощущаю, как его возбуждённый член трётся о мою киску. Пульс барабанит в ушах. Я облизываю пересохшие губы.

— Сделайте это, пожалуйста, — отвечаю я, тяжело дыша. — Нори-сама, сделайте меня своей.

Кажется, что на миг все звуки стихают. Я ощущаю тупую боль, сменяющуюся тягучим наслаждением. Не могу сдержать стоны. Это слишком горячо, слишком хорошо. И всё остальное перестаёт иметь значение.

Я просыпаюсь оттого, что снаружи раздаются голоса. Сначала я думаю, что мне это просто снится. Но нет. Открыв глаза и прислушавшись, я понимаю, что это бабушка и тётя. Они ругаются, и с каждой минутой их спор становится всё ожесточённее.

Я поднимаюсь с футона и, накинув на себя спортивную кофту, бегу к дому. У крыльца в утреннем свете передо мной предстаёт необычная картина: тётя, одетая не в белое хаори и традиционные красные штаны, а в классический брючный костюм и белую блузку. Она выглядит совершенно иначе. Стройнее и моложе. Даже стрижку новую сделала, будто у типичного офисного работника.

— Дочка, ты ведь собиралась занять моё место однажды, — бросает бабушка уязвлённо. — Как можешь ты вот так просто уйти?

— А какой смысл мне оставаться?! — восклицает тётя в отчаянии. — Всё равно я не вижу Нори-сама. И силы у меня кот наплакал. То, что мне даётся с огромным трудом, Сая с силой Нори-сама делает играючи!

Она бросает на меня уязвлённый взгляд. И я застываю на месте. Не знаю, что сказать. Я всегда думала, что тётя — самая уравновешенная и спокойная из нас. Она была той, кто учил меня правильно складывать пальцы, запоминать последовательность сутр, создавать защитные обереги.

— Тётя… — только и могу произнести я. Прежде я не могла подумать, что она может испытывать неуверенность.

— Мне уже сорок пять, а у меня ни семьи, ни дела, в котором я была бы хороша… Я хочу попытаться построить хотя бы что-то, пока есть время. Пусть мне уже не стать врачом, как я всегда мечтала, но я могла бы попытать удачу в чём-то другом. В том, что мне ещё доступно.

Бабушка прикрывает глаза. Тихий, почти неслышный выдох вырывается из её груди.

— Что ж, тогда я не в праве тебя удерживать, — произносит она, а после отворачивается и уходит.