— Госпожа, — склонилась она перед Креусой, когда сын, увидев царевича Ила, побежал немедленно к нему, оглашая новый дом радостными воплями. Они частенько играли вместе. Да и с кем бы еще играть сыну господина? Разве здесь есть еще дети царей?

— А, приплыла? — мазнула по ней взглядом царица, которая казалась жутко уставшей, размещая по комнатам десятки разных людей.

— Я готова вам помочь, — смиренно произнесла Феано. — Только скажите.

— Не нужно ничего, — отмахнулась от нее царица. — Вон та твоя комната, занимай! Ты не представляешь, до чего я устала. Вот ведь напасть свалилась на мою голову. Тут живет штук тридцать баб: жены, дочери и наложницы покойного царя. Наш господин не желает забрать их себе. Ума не приложу, что с ними делать!

— Да гнать их на улицу, и делу конец, — недоуменно посмотрела на нее Феано. — Или в служанки определить. Одно ваше слово, и никого здесь не останется. Только скажите, госпожа.

— Помрут ведь на улице, — поморщилась Креуса. — Не по-людски как-то.

— Тогда в служанки, — легко согласилась Феано, которой на чужих баб было ровным счетом наплевать. — А там красивые есть?

— Есть, — закусила губу царица.

Похоже, ненавистная родственница смогла нащупать единственную точку, в которой они были полностью солидарны. Им друг друга было вполне достаточно.

— Я займусь этим, госпожа. Останетесь премного довольны, — заговорщицким тоном шепнула Феано и пошла в дальнее крыло, где, трясясь от страха, ждали своей судьбы три десятка женщин. Царь-победитель отказался от них, а потому их участь ведали одни лишь боги.

Феано, одевшись нарядно и нацепив золотые украшения, вошла в покои, где собрались женщины от шестнадцати до пятидесяти. Они испуганно посмотрели на вошедших, а когда их хлестнул резкий окрик, встали, неумело выстроившись в линию.

— Ты! Отойди вправо, — Феано ткнула в пышную грудь волоокой красотки.

— Ты! Влево!

— Вправо!

— Вправо!

— Влево!

— Ты кто такая? — спросила она у немолодой женщины с седой головой.

— Жена царя и мать его сыновей, — спокойно ответила женщина. Несмотря на невзгоды, она держала спину прямо и не отводила глаз.

— Глаза опустила, — прошипела Феано. — Ты с родственницей самого государя разговариваешь.

Она размахнулась и влепила ей пощечину.

— Ай! — взвизгнула бывшая царица. — Как ты смеешь! За что?

— За что, госпожа! — назидательно произнесла Феано и ударила ее еще раз. — В глаза не смотреть, без разрешения не говорить. Со мной пойдешь, служить мне будешь.

— А мы? — робко спросили остальные.

— Вы, которые слева, — сказала Феано, — пойдете на рабскую половину.

— А мы? — вопросительно уставились на нее пять юных красоток.

— Ждите здесь, — фыркнула Феано и вышла из комнаты. — Ты, старуха, за мной! Пошевеливайся. Еще раз промедлишь и отведаешь палок.

Феано надо поторопиться. У нее еще много дел. Ей нужно встретиться с дамами из богатых семей и распродать царских наложниц. Не приведи боги, вернется государь и захочет кого-то из них оставить себе. Они с госпожой этого не переживут.

— Царица мне волосы чесать будет, а я ее по щекам бить! Вот это жизнь! — щурилась довольная Феано, которая уже послала бессменную служанку Пиерис по домам здешней знати.

Энгоми большой, и той придется изрядно потрудиться, но кого беспокоят переживания какой-то ничтожной рабыни. Острое, волнующее ощущение захлестнуло Феано с головой. Никогда еще она не испытывала такого наслаждения, даже тогда, когда в Микенах ее взял господин. Подобное чувство может подарить только власть. Ничем не сдерживаемая власть. Феано вдохнула и выдохнула, наслаждаясь полученным только что знанием. Новая рабыня стояла молча, опустив глаза в пол. Феано фыркнула разочарованно, не найдя, за что влепить ей пощечину, и пошла к себе. Она чувствовала спиной ненавидящий взгляд, но почему-то он ее не пугал. Она знала точно, что очень скоро эта надменная баба будет ползать у ее ног и ловить каждый взгляд.

Я решил вернуться в Энгоми. Поход вокруг острова Абарис закончит и без меня. Я назначил его лавагетом, назвал своим родственником и по отцу, и по жене, а потому со статусом нового командующего у царей вопросов не возникло. Абарис лишь глупо похлопал глазами, когда узнал вместе со всеми, что он зять царя Париамы, но благоразумно промолчал. Только открыл было рот, а потом, отчетливо клацнув челюстью, закрыл. Так что те несколько курятников, что построили ахейцы на западном и северном берегу, возьмут и зачистят без меня. Слишком уж много дел в новой столице, особенно в свете той авантюры, на которую я толкаю безземельные остатки морского народа. Время идет, а «битвы в дельте Нила» все нет и нет. Непорядок! Я ведь точно знаю, что она была. И знаю, что после нее текущий Рамзес проправит еще четверть века, пока его не зарежет убийца, посланный одной из жен, толкающей сыночка к трону. Тогда-то и закончится спокойная жизнь Египта, его голодный народ разграбит царские гробницы, а величайшая цивилизация стремительно покатится по наклонной, пока не достигнет самого дна, где живая богиня Клеопатра будет рожать детей мужлану Антонию. Разве может пасть еще ниже власть фараонов?

Перед отплытием я поговорил с Одиссеем. Этот невысокий крепыш нравился мне все больше и больше. Есть что-то притягательное в харизматичных подонках, а Одиссей именно такой и есть. Улыбается, прибаутками сыплет, но ладонь всегда держит на рукояти ножа и по сторонам бдительно зыркает. Только такие и выживают на окраине мира, где из приличных существ имеются лишь дельфины. Люди же — все как один потомственные разбойники, работорговцы и душегубы. Они своим ремеслом гордятся, и детей ему учат, не зная ничего другого.