Хавьер напрягся. Рука сама легла на рукоять пистолета, лежавшего на коленях. Это была не Лена. Это был аналитик Орлова в состоянии системного сбоя.

Он видел такое раньше, в Африке. Когда радист после трёх суток боя начинал в эфир зачитывать состав сухого пайка. Защитная реакция мозга, уходящего в перегрузку.

— Вероятность обнаружения в ближайшие шесть часов — сорок один процент. Вероятность… вероятность… — её голос прервался, словно кончился завод.

Она замолчала, но губы продолжали беззвучно шевелиться. Взгляд упёрся в грязное пятно на ковре.

Хавьер медленно поднялся. Каждый сантиметр движения отзывался болью в плече. Он подошёл к ней, двигаясь плавно, как к раненому зверю. Он был в двух шагах, но она его не замечала.

— Что это? — его голос был тихим, но в нём не было и тени сомнения. — Новая игра? Получила приказ от своего Воронова?

Она не ответила. Взгляд был стеклянным.

— Дай сюда.

Он протянул здоровую правую руку. Реакции не последовало. Тогда он, поморщившись от боли и стараясь не тревожить раненое плечо, наклонился и правой рукой аккуратно разжал её сведённые судорогой пальцы, вынимая телефон. Она даже не попыталась его удержать.

Экран был ещё активен. Короткое сообщение в зашифрованном мессенджере. Никаких имён, только сухие, безликие слова.

«Объект «Пациент 4Б». Протокол жизнеобеспечения изменён на минимальный стандарт. Все дальнейшие запросы через официальные каналы. Семёнов».

Хавьер перечитал. И ещё раз. Слова были ему незнакомы, но их смысл лёг на плечи холодной тяжестью. Это был не отчёт. Это был приговор.

— Кто такой «Пациент 4Б»? — спросил он, не повышая голоса. — Говори.

Она медленно подняла на него глаза. В них не было страха или хитрости. Только выжженная пустота. Словно он смотрел сквозь неё на стену.

— Мой брат, — сказала она. Голос был чужим, надтреснутым. — Его зовут… Миша.

Слово «Миша» прозвучало так, будто она произносила его впервые за много лет. Хрупкое, как старое стекло.

— Воронов… он знает. Он всегда знал. Он использует его… — её взгляд снова расфокусировался, соскальзывая с его лица на стену. — Давление в шинах автомобиля за окном… примерно две целых одна десятая атмосферы…

— Хватит этого дерьма! — рявкнул Хавьер. Он не хотел кричать, но это вырвалось само собой. Он схватил её за здоровое плечо, встряхнул. Острая боль прострелила его собственную руку, заставив стиснуть зубы, но он не ослабил хватку. — Сосредоточься! Что Воронов сделал?

Её глаза снова сфокусировались на нём. В их глубине что-то треснуло. Плотина рухнула.

— Он его убивает, — прошептала она. — Медленно. Чтобы я вернулась. Чтобы я привела тебя. И её.

И её прорвало. Слова посыпались — сбиваясь, перескакивая с одного на другое, без всякой логики и структуры. Она рассказала ему всё. О младшем брате, гениальном программисте, который попал в мясорубку одной из постсоветских военных программ. Об аварии, которая превратила его в «Пациента 4Б» — тело в вегетативном состоянии в закрытом ведомственном санатории.

Она рассказала, как Воронов завербовал её, предложив доступ к технологиям и надежду на исцеление в обмен на её талант. Что её работа на СВР была не выбором, а единственным способом поддерживать жизнь в брате. Она была не сотрудником. Она была заложницей.

Хавьер слушал молча, не перебивая. Каждое её слово било точно в цель. Он думал, что она — игрок. Кукла в руках Воронова. Но она была такой же пешкой, как и он сам. Просто её цепи были невидимы.

— Протокол «Эхо»… — продолжила она, её голос стал тише, сосредоточеннее. Она цеплялась за технические детали, как утопающий за обломок доски. — Это не архив. Это… оружие. Создатель «Шума», Кассиан, он был гением и чудовищем. «Эхо» — его последнее творение. Оно не просто подавляет сигнал. Оно взламывает лимбическую систему носителя и транслирует его самое травмирующее воспоминание. Создаёт волну психической агонии.

Она замолчала, переводя дыхание.

— Любой, кто окажется в радиусе действия… любой, у кого есть хоть малейшая восприимчивость к «Шуму»… он переживёт этот кошмар как свой собственный. Люсия… её мозг не выдержит. Это убьёт её. Или превратит в то же, что и мой брат. Чтобы защитить её… нам нужен якорь.

— Якорь? — повторил Хавьер.

— Эмоциональный якорь, — её глаза блеснули лихорадочным огнём. В них снова появился аналитик, но теперь это был аналитик на грани безумия. — Объект или воспоминание из её прошлого. Что-то, заряженное максимальной положительной эмоцией. Что-то настолько сильное, что сможет удержать её сознание на плаву, когда вокруг будет бушевать шторм.

Она замолчала и посмотрела на Люсию. Во взгляде Лены больше не было научного интереса. Только отчаянная, почти материнская нежность. Она видела не «носителя протокола». Она видела своего брата. И свой единственный, последний шанс.

Тишина в комнате стала плотной. Впервые за всё время Хавьер осознал, что Лена сидит без своих спасительных наушников. Она больше не была защищена белым шумом. Весь ужас мира обрушивался на неё без фильтра. И она не сломалась. Она просто… треснула.

Внутри Хавьера столкнулись два инстинкта.