Хавьер сел за руль. Повернул ключ. Двигатель закашлялся и нехотя завёлся. Он бросил последний взгляд на мотель в зеркало заднего вида. Ещё одно брошенное укрытие.

Три тысячи километров. Таково было расстояние между убогим мотелем под Римом и стерильной тишиной московской квартиры, где Антон «Сыч» смотрел на карту Европы. Последний цифровой след беглецов обрывался в районе Рима. Дальше — тишина.

На экране его личного планшета висело непрочитанное сообщение. От неё.

«Антон, я больше не могу. Это не жизнь. Я уезжаю к маме. Прости».

Он смотрел на сообщение несколько секунд. Лицо было непроницаемым, как лёд. Он сжал челюсти так, что на скулах выступили желваки. Его личная жизнь только что превратилась в руины.

Медленным, точным движением он смахнул уведомление с экрана. Словно его и не было.

Потом он снова повернулся к рабочему монитору. Увеличил карту. Его мозг, освобождённый от ненужных эмоций, заработал с холодной, безжалостной эффективностью. От Рима. Куда? На север — контроль. На восток — тупик. Оставался только запад. Франция. Испания. К портам. Или… к прошлому.

Он открыл досье на Хавьера Рейеса. Детство. Андалусия. Заброшенный дом.

Сыч откинулся на спинку кресла. Боль от личной потери никуда не делась. Она просто нашла новый выход, превратившись в холодную ярость охотника. Он найдёт их. Теперь это было делом принципа.

«Seat» выехал с парковки на тёмное, залитое дождём шоссе. Капли стучали по лобовому стеклу. В свете фар мелькнул большой зелёный указатель. Стрелки, направленные в разные стороны. На одной из них было написано: «Genova / Ventimiglia / France».

Хавьер повернул руль, и старая машина, натужно гудя, влилась в поток, направляющийся на запад. Навстречу прошлому. Навстречу единственному шансу, который, скорее всего, их убьёт. В салоне пахло мокрой дорогой и остывшим страхом. Впереди была только ночь. И очень, очень долгий путь домой.

В Марселе Марко дал им не только рагу, но и ключ от старого фургона и пачку евро. “На первое время хватит”, — буркнул он. Денег хватило ровно до Малаги, где фургон испустил дух, а остаток ушёл на покупку ржавого “Сеата” у подозрительного типа в порту.

И только теперь, свернув на знакомое шоссе, Хавьер позволил себе вздохнуть. Или застонать.

Воздух ударил в лицо, как раскалённая тряпка.

Жара Андалусии не грела — она душила. После недель в сером, промозглом аду севера этот воздух был пыткой. Густой, тяжёлый, пахнущий пылью, горячим асфальтом и горьковатой нотой дикого розмарина, он забивался в лёгкие, высушивая их изнутри. Солнце превратилось в белый молот, бьющий по черепу.

Старый «Сеат» дребезжал каждой деталью, протестуя против раскалённого шоссе. Кондиционер умер ещё при Франко, и окна были опущены до упора. Хавьер вёл машину, положив левую руку на раскалённую раму двери. Кожа на костяшках, покрытая сеткой старых шрамов, казалось, вот-вот задымится.

Он был дома. И это было хуже любой вражеской территории. Здесь враг сидел за рулём.

Он смотрел на дорогу, но видел призраков. Каждый выжженный холм, каждая роща скрюченных олив — всё было спусковым крючком. Память оказалась минным полем, и он вёл машину прямо по его центру.

Вот поворот на Аркос-де-ла-Фронтера. Он помнил эту дорогу.

Ему двенадцать. Солнце такое же безжалостное. Люсии восемь, она стоит позади, маленькая фигурка в выцветшем платье. Местные мальчишки, трое, все старше, только что отобрали её тряпичную куклу. Её единственное сокровище.

Он, старший брат, обещал вернуть.

Он не пошёл к ним. Нашёл за углом камень поувесистее и ждал. Догнал того, что был с куклой, и ударил. Короткая, злая драка. Он вернулся с разбитой губой и грязной куклой. Готовый к благодарности.

Но её там не было. Он нашёл её через час у ручья. Она не ждала. Просто ушла, решив, что он её бросил. Как и все.

— Хавьер.

Голос Лены вырвал его из прошлого. Он моргнул. Костяшки пальцев побелели на руле.

— Что? — его голос прозвучал хрипло и чужим.

Она сидела рядом, прямая, словно проглотила стальной стержень. Даже жара, плавившая всё вокруг, не могла согнуть её. На бледном лбу блестели капельки пота. Она сняла свой неизменный тёмный пиджак и осталась в простой серой футболке, но всё равно выглядела неуместно в этом мире выжженных красок.

— Мы проехали Вильямартин, — сказала она, глядя на экран ноутбука. — По моим расчётам, до координат, которые ты указал, ещё сорок два километра.

— Я знаю.

Тишина. Только гул старого мотора и оглушительный стрекот цикад, похожий на помехи в радиоэфире. Белый шум природы. Хавьер искоса посмотрел на Лену. Она не слушала свои наушники. Здесь внешний шум был сильнее.