Тем временем в штате Нью-Йорк губернатор Франклин Рузвельт в 1930 году публично одобрил государственное страхование от безработицы и пенсии по старости. В 1931 году Рузвельт добился создания Временного управления чрезвычайной помощи Нью-Йорка, первоначально рассчитанного всего на семь месяцев и финансируемого в размере 20 миллионов долларов. Само её название и короткий срок действия указывали на сохраняющуюся в американской культуре, а также в сознании самого Рузвельта тревогу по поводу опасности создания постоянного класса социального обеспечения, зависящего от правительственной «милостыни». Однако Рузвельт также прямо заявил, что помощь «должна оказываться правительством не в качестве благотворительности, а в качестве социального долга; государство с радостью принимает эту задачу, потому что верит, что это поможет восстановить тесные отношения с народом, которые необходимы для сохранения нашей демократической формы правления». [156] Это было отношение к правительству — назвать его философией было бы слишком, — которое заметно отличало его от Гувера, который кипел от беспокойства по поводу пособий и бесконечно осыпал Конгресс и страну лекциями о сохранении моральных устоев нации, не говоря уже о целостности федерального бюджета, путем отказа от прямых федеральных выплат по пособиям по безработице. В год президентских выборов 1932 года ни один вопрос не был более тяжелым для Гувера. Великий гуманитарий, накормивший голодающих бельгийцев в 1914 году, Великий инженер, которого так надеялись возвести в президенты в 1928 году, теперь предстал Великим Скруджем, коррумпированным идеологом, который мог проглотить государственную помощь банкам, но придирчиво отмахивался от государственных пособий для безработных. Заявив о борьбе с бюджетным дефицитом и опасностью раздач, Гувер 11 июля наложил вето на законопроект Гарнера-Вагнера о помощи, хотя в конце концов неохотно согласился на компромисс — Акт о помощи и реконструкции, который он подписал 21 июля. Он уполномочивал КСФ финансировать до 1,5 миллиарда долларов на «самоокупаемые» общественные работы и предоставлять штатам займы до 300 миллионов долларов на цели помощи. Сенатор от Калифорнии Хайрем Джонсон посчитал, что согласие Гувера на принятие этого закона представляет собой «замечательный кувырок» по сравнению с его предыдущей оппозицией всем подобным мерам. [157]

КУВЫРОК ГУВЕРА случился слишком поздно, чтобы принести ему политический успех. Теперь карикатуристы регулярно изображали его как угрюмого, бессердечного скупердяя, из-за жесткой приверженности которому устаревшие доктрины привели к тому, что мужчины и женщины остались без работы и голодали. В Демократическом национальном комитете пропагандистская машина Чарльза Михельсона заработала на полную мощность, не упуская ни единого шанса наклеить на кризис ярлык «гуверовской депрессии». Народная молва добавила свои эпитеты. Брезентовые и картонные лачуги бродяг стали «гуверовскими виллами». Вывернутые пустые карманы брюк стали «гуверовскими флагами». Гувер становился все более изолированным, как в политическом, так и в личном плане. Ходила шутка, что когда президент попросил пять центов, чтобы позвонить другу, помощник протянул ему десять центов и сказал: «Вот, позвони им обоим». Один газетчик отметил, как депрессия изменила Гувера как физически, так и психологически, испортив его обычно придирчивый внешний вид, лишив уверенности в себе и пробудив в нём горечь, чуждую его квакерскому воспитанию: «Он не был похож на того Гувера, которого я видел. Его волосы были взъерошены. Он почти скрючился за своим столом и обрушил на меня залп гневных слов… против политиков и иностранных правительств… на языке, которому он, должно быть, научился в шахтерском поселке». [158]

Изгнание «Бонусной армии» из Вашингтона в конце июля 1932 года оказалось особенно политически опасным для Гувера. Тысячи безработных ветеранов американских экспедиционных сил времен мировой войны съехались в Вашингтон весной и летом 1932 года. Называя себя Экспедиционными силами Бонуса, они лоббировали в Конгрессе скорейшую выплату наличными «бонуса» за военную службу, причитавшегося им в 1945 году. Когда Сенат отказался принять законопроект о бонусах, многие разочарованные ветераны вернулись в свои дома, но несколько тысяч остались, и когда 28 июля полиция округа Колумбия попыталась выселить их из зданий, которые они заняли на Пенсильвания-авеню, вспыхнули уродливые беспорядки. Двое участников марша были застрелены. После этого власти округа обратились за помощью к Гуверу, и тот вызвал федеральные войска. Поздно вечером отряд конных кавалеристов с саблями наперевес в сопровождении шести танков и колонны пехоты с примкнутыми штыками очистил здания. Командующий, генерал Дуглас МакАртур, превысил свои полномочия, которые заключались в охране зданий и удержании марширующих в их лагере на Анакостия Флэтс на окраине района. Вместо этого войска МакАртура направились в Анакостию и вытеснили участников марша из лагеря, применив слезоточивый газ. Затем солдаты подожгли их полуразрушенные лачуги.

Зрелище армии Соединенных Штатов, уничтожающей безоружных граждан с помощью танков и огнеметов, возмутило многих американцев. Эпизод с «Бонусной армией» стал символом предполагаемой бесчувственности Гувера к судьбе безработных. На самом деле худшее насилие, приведшее к двум смертям, произошло от рук районной полиции, а не федеральных войск, и вина за поджог Анакостия Флэтс лежала на МакАртуре, а не на Гувере. Но Гувер предпочел проигнорировать неподчинение МакАртура и взял на себя всю ответственность за действия армии.

«Битва при Анакостия-Флэтс», произошедшая всего через семнадцать дней после того, как Гувер наложил непопулярное вето на законопроект Гарнера-Вагнера о помощи, ознаменовала самый низкий уровень политической удачи Гувера. В июне на съезде республиканцев он был выдвинут на второй президентский срок, но эта честь мало чего стоила. Он уже был избитым человеком. Он столкнулся с дико падающей экономикой и был сбит ею. Его сломила не «Великая депрессия», а совокупность кризисов, которые только в совокупности и только к какому-то времени в 1931 году заслужили извращенное название «Великих». К концу 1931 года он фактически снял свои идеологические перчатки и вступил в бой с кризисом — «битва на тысячу фронтов», как он назвал это позднее. Но было слишком мало и слишком поздно, особенно в политически важной области помощи. Его захлестнули события, слишком масштабные и стремительные даже для его ёмкого и проворного ума. Он проиграл. Никто не сомневался, что его поражение будет подтверждено избирателями в ноябре.

Депрессия была не единственным кризисом, разрешение которого ускользнуло от некогда прославленного гения Гувера. В далёкой Азии в ночь на 18 сентября 1931 года взрыв повредил контролируемую японцами железную дорогу в северной китайской провинции Маньчжурия. Реакция была настолько быстрой, что наводила на мысль о работе агентов-провокаторов, что японские вооруженные силы захватили провинцию. В феврале 1932 года Япония установила в Маньчжурии марионеточное правительство, которое официально признала как новое государство Маньчжоу-Го, что стало прелюдией к амбициозному плану колонизации этой территории миллионами японских поселенцев.

Эти действия стали кульминацией десятилетий японских махинаций против Китая и предвестием грядущего более масштабного конфликта. Этот инцидент также предсказал робкий курс американской дипломатии в десятилетие депрессии и выявил пагубные последствия американского отстранения от участия в Лиге Наций. Когда Гувер отказался участвовать в международном бойкоте Японии, Лига смогла сделать лишь резолюцию, осуждающую действия Токио. Эта слабая попытка вытеснить Японию из Маньчжурии в конечном итоге привела лишь к тому, что Япония вышла из Лиги, ещё больше ослабив и без того слабый инструмент поддержания международного мира. Хотя государственный секретарь Генри Л. Стимсон советовал более жесткий американский ответ, осторожный Гувер не стал вводить экономические санкции, которые могли бы спровоцировать Японию. Большинство его соотечественников не возражали против сдержанности президента. «Американскому народу нет дела до того, кто контролирует Северный Китай», — писала газета Philadelphia Record. [159] Вашингтон довольствовался провозглашением иронично названной «доктрины Стимсона» (правильнее было бы назвать её «доктриной Гувера»), согласно которой Соединенные Штаты отказывались признать Маньчжоу-Го в качестве независимого государства — но также отказывались подкрепить непризнание экономическими или военными мерами. Столкнувшись с открытой агрессией, американцы, казалось, были способны не более чем на этот робкий пергаментный протест. Япония сделала соответствующие выводы: ей нечего было бояться ни Лиги, ни охваченной депрессией Америки. Она могла безнаказанно осуществлять свои экспансионистские планы. Таким образом, в 1931 году на испещренных ветрами равнинах Маньчжурии Япония зажгла фитиль, который спустя десять лет приведет в действие атаку на Перл-Харбор.

Посетителям Белого дома президент к этому времени казался преждевременно постаревшим. Он придерживался жесткого режима: вставал в шесть и работал без перерыва почти до полуночи. Его одежда была растрепана, волосы взъерошены, глаза налиты кровью, цвет лица пепельный. Он становился все более раздражительным и хрупким. «Как бы я хотел подбодрить бедного старого президента», — писал почтенный Стимсон, старше Гувера на семь лет. [160] Никогда не приспособленный по темпераменту к ожесточению и оскорблениям на политической арене, человек от природы сдержанный и неумеренно самозащищающийся, Гувер болезненно переживал удары как слева, так и справа. Уже в 1919 году он признал, что «у меня нет… умственных способностей или манеры политика… и, прежде всего, я слишком чувствителен к политической грязи». [161] К осени 1932 года он совсем разучился участвовать в политических кампаниях. Он вышел на избирательные участки только в октябре и, казалось, вел кампанию скорее для того, чтобы оправдаться в исторической хронике, чем для того, чтобы завоевать расположение в сердцах избирателей. Всего четырьмя годами ранее он одержал одну из самых бесславных побед в истории президентских выборов. Теперь он получил ещё более серьёзное поражение, чем Эл Смит. 8 ноября 1932 года Гувер победил всего в шести штатах. Великий инженер, ещё недавно самый почитаемый американец, стал самой ненавидимой и презираемой фигурой в стране. Теперь все взоры были обращены к его преемнику, Франклину Д. Рузвельту.