По мере того как NRA включала в свои кодовые соглашения все новые и новые отрасли, цены на промышленную продукцию стабилизировались, а затем и вовсе выросли. Но в сельском хозяйстве — секторе, который «Новый курс» считал наиболее нуждающимся в оживлении и с которым связывал свои главные надежды на восстановление, — цены оставались на уровне менее 60 процентов от уровня 1929 года. Фермеры чувствовали себя обманутыми. В ноябре в фермерских округах Миннесоты Хикок отметила «ожесточение по отношению к NRA… NRA совсем не популярна, если быть уверенным. А как же иначе?» — спросила она. Цены, которые платили фермеры, «действительно росли быстрее, чем их доходы». [337] Удивительно, но «Новый курс» в 1933 года, казалось, усугублял, а не решал проблему «равновесия» в американской экономике. «Мы долго терпели и мучились, — сказал один из руководителей фермерских хозяйств в октябре 1933 года. Нам обещали „Новый курс“… Вместо этого мы имеем все ту же старую колоду». [338]

В округе Мортон, Северная Дакота, Хикок вышла с собрания в «маленькой обшарпанной деревенской церкви» и обнаружила нескольких фермеров, одетых во все джинсы, которые у них были, сгрудившихся внутри её машины в поисках тепла. Когда зима сомкнула свои тиски над северными равнинами, фермеры сжигали коровий навоз («буйволиную щепу») и камыш, нарезанный из высохших озерных русел, в качестве топлива. Страдали даже животные. «Положение домашнего скота, — писала Хикок, — плачевно». Дойные коровы высыхали из-за нехватки корма. У фермеров, имеющих право на участие в дорожных работах, не было достаточно здоровых упряжек, чтобы тянуть дорожные скреперы. «Полуголодные лошади падали в упряжке, — рассказывала Хикок, — прямо на дорожных работах… Они даже собирали русский чертополох, чтобы кормить им своих лошадей и скот. Русский чертополох, к вашему сведению, — объяснила она Хопкинсу, — это растение с мелкими корнями, которое осенью засыхает и разлетается по прериям, как мотки колючей проволоки. Влияние на пищеварительный аппарат животного… я думаю, будет таким же, как если бы оно съело колючую проволоку». Через несколько дней в соседней Южной Дакоте она обнаружила, что жены фермеров кормят своих детей супом из русского чертополоха. [339]

«Южная Дакота, — сообщала она Хопкинсу, — это „Сибирь“ Соединенных Штатов. Более безнадежного места я никогда не видела. Половина людей — особенно фермеры — напуганы до смерти… Остальные люди апатичны». Она излила свои чувства Элеоноре Рузвельт: «О, эти бедные, запутавшиеся люди, живущие своей унылой жизнью… И, Боже мой, какие семьи! Сегодня я была у женщины, у которой десять детей и она собирается завести ещё одного. У неё их так много, что она не называет их по именам, а обращается к ним „эта маленькая девочка“ и „этот маленький мальчик“». Хикок писала:

Страна к западу от реки Миссури, — заявила она, начисто развенчав священные догматы пограничного бунтарства, — «никогда не должна была быть открыта». [340] Бедственное положение жителей прерий оказалось ещё хуже, чем Хикок помнила со времен своего девичества. Суровая реальность и неослабевающие масштабы сельской бедности явно поразили её. Возможно, она читала «Табачную дорогу», бестселлер Эрскина Колдуэлла 1932 года о похоти и нищете в глубинке Джорджии, или, будучи в гостях у Элеоноры в Нью-Йорке, даже видела сценическую адаптацию романа Колдуэлла, которая тогда шла с аншлагами на Бродвее. Но никакая художественная литература, даже мелодраматическая «Гроздья гнева» Джона Стейнбека, написанная позже, в десятилетие депрессии, не могла в полной мере отразить безлюдные факты американской сельской жизни.

В середине 1930-х годов только 16 процентов фермерских семей получали доход выше национального медианного уровня в пятнадцать сотен долларов в год. Более половины всех фермерских семей имели годовой доход менее тысячи долларов. В 1934 году доход на душу населения в фермерских хозяйствах составлял всего 167 долларов. В том же году, даже после усилий CWA, только в одном фермерском доме из десяти был крытый туалет; только в одном из пяти было электричество. Частые беременности, роды без медицинской помощи, недоедание, пеллагра, малярия, анкилостома и другие паразиты требовали больших затрат человеческой жизни и энергии. Более чем в тринадцати сотнях сельских округов, в которых проживало около семнадцати миллионов человек, не было ни одной больницы общего профиля, а в большинстве из них не было даже медсестры общественного здравоохранения. Неграмотность в сельских районах встречалась в два раза чаще, чем в городах. Почти миллион сельских детей в возрасте от семи до тринадцати лет вообще не посещали школу. В этой общей удручающей картине юго-восточные штаты были самыми неблагополучными. Издольщики и арендаторы, аграрный класс, особенно сосредоточенный на старом Юге, были, вероятно, самыми бедными американцами. Исследование, проведенное среди издольщиков в четырех южных штатах, показало, что средний годовой денежный доход белых семей составляет 350 долларов, а чёрных — 294 доллара. [341]

Хикок нашла Средний Запад «унылым» зимой 1933–34 годов, но даже отрезвляющие сцены нужды и лишений, с которыми она столкнулась в Дакотах, не смогли подготовить её к тому, что она увидела на Юге в начале 1934 года. «Я просто не могу описать вам некоторые вещи, которые я видела и слышала здесь в последние несколько дней. Я никогда их не забуду — никогда, пока жива», — писала она Хопкинсу из Джорджии в январе. Рабочие южных ферм, «полуголодные белые и негры», — сообщала она, — «борются за то, чтобы есть меньше, чем моя собака получает дома, за привилегию жить в хижинах, которые бесконечно менее удобны, чем его конура». Хикок признавала, что Депрессия, безусловно, погубила регион, но она была достаточно проницательна, чтобы заметить, что на её глазах накапливались ужасающие плоды поколений бедности, пренебрежения и расового угнетения. «Если в штате и существует школьная система, то она просто не функционирует», — писала она. «Она не может. Дети просто не могут ходить в школу, сотни детей, потому что у них нет одежды. Неграмотные родители сотен других не отправляют их в школу. В результате в некоторых сельских районах вы видите сотни мальчиков и девочек в подростковом возрасте, которые не умеют ни читать, ни писать. Я не преувеличиваю… Некоторые из них едва могут говорить!» [342]

В цитрусовых рощах Флориды она обнаружила сезонных сельскохозяйственных рабочих, живущих фактически в состоянии «пеона», даже когда близлежащие туристические отели были «с комфортом заполнены». Флоридские цитрусоводы, — возмущалась она, — «обманули весь мир… за то, что они подлые, эгоистичные и безответственные». В феврале в Северной Каролине она дала волю своему негодованию по поводу исторических преступлений системы издольщиков и намекнула на угрозу, которую даже скромные, нерешительные программы раннего «Нового курса» уже начали представлять для южных нравов: