Им бы здесь не помешал опытный сыщик, но как бы Вяземскому не хотелось помочь семьям убитых узнать правду, а селу избавиться от чудовища, он не мог пойти на такое — община с самого начала не одобрила присутствие чужого охотника. Даже градоначальник это понимал и потому устроил компромисс — призвал к ним на помощь человека, который смог бы проследить за ходом расследования, но при этом был бы не особо опасен для леса и их секретов. Сыщик бы точно сумел заметить странности, которыми обладали Мстислав и его парни. Теперь ему казалось, что и репортёрша способна, но выгнать её после произошедшего он теперь вряд ли сможет.

Мстислав с силой потёр виски, пытаясь тем самым немного прочистить голову. Он плохо спал в последнее время, как и его ребята, потому что, то вынюхивал в лесу чужое присутствие, то бродил по всем закоулкам села, пытаясь найти какие-нибудь странности, то побывал ещё в самом начале на кладбище, которое вообще никак не связано, на первый взгляд, с их делом, и на которое ему всё ещё необходимо было попасть снова, то выслушивал жалобы и недовольство общины, которая спит и видит, как выгонит всех туристов, которые приносят столько проблем, чтобы сохранить нетронутость их села.

Пошла вторая неделя расследования, он заставил патрулировать своих ребят лес, каждый день торчал в участке, рассматривая материалы дела, но результата до сих пор нет. Что он делает не так?

Мстислав глубоко вздохнул, признаваясь сам себе, что, наверное, многое. Для начала он давно не был в лесу, и это плохо отражалось на его нервах. Даже репортёршу испугал — на поляне он точно почуял страх. Это был совсем незнакомый аромат — горький, словно сок рябины, от которого вяжет рот, а это означало, что до этого она его не боялась. Для него это было поразительно. Пожалуй, его это удивляло даже больше, чем-то, что запах папирос ему стал неожиданно казаться приятным.

Но он отбросил эту мысль, подумав с сожалением о том, что если бы не оклик хозяина леса, то он мог бы наговорить ей страшные глупости. Получается, теперь Мстислав был ему обязан. Но это всё потом.

Вместо этого следовало уже давно поговорить с хозяином озера, но из-за последних событий он откладывал это дело до последнего. Вяземский считал, что толку от их беседы всё равно не будет — тот вряд ли будет столь же общителен, как хозяин леса, и до сих пор не изменил своего мнения, но попробовать всё равно стоило. Ему вспомнились слова хозяина леса о том, что он чересчур самонадеян, и, сжав зубы, Мстислав признал его правоту. Следом перед глазами возникло лицо вещуньи, когда она пришла в участок и сказала, как хорошо ему удалось перевоспитать своих парней.

Он понимал, что они делали успехи, а вот у него самого они были? Вяземский вдруг понял, что всё это время считал, будто способен справиться сам, без посторонней помощи, и даже ни разу не просил совета ни у начальника, ни у колдуна, даже к священнику не ходил. Время шло, дело не двигалось с мёртвой точки, а он, как упёртый баран, продолжал думать, что всё под контролем. Стоило начать действовать иначе.

Его размышления прервали шаги Марты, и он тут же напрягся, приготовившись к жёсткому выговору, но вместо этого она прошла мимо него в свою комнату, ничего не сказав.

— Марта?

Скрипнули железные пружины её кровати. Она ничего не ответила, лишь шмыгнула носом, и Мстислав в ужасе застыл. Больше всего на свете он не любил, когда она плакала. Женские слёзы, особенно неожиданные, вызывали в нём беспомощность, потому что от него не зависело, когда они закончатся. Благо, что Марта плакала всего пару раз на его памяти, но когда это происходило, он совсем не знал, что делать.

— Я не пойду в участок, останусь здесь, — неловко, но довольно громко произнёс он, отводя взгляд к окну, где сквозь стёкла несмело пробивались последние закатные лучи, окрашивая кухню в красноватые оттенки. Мстиславу они напомнили кровь, и он представил, как репортёрша наблюдает за тем, как из воды достают трупы — один за другим, кого-то в крови, кого-то нет — и внутренне содрогнулся. Это было неправильно! Как и тогда. — Не хочу оставлять её одну.

Кровать вновь издала рычание, но на этот раз давая понять, что Марта поднялась. Она показалась в проходе между комнатой и кухней: непривычная без своего всегда белоснежного передника, с распущенными волосами и недобро сверкающими, покрасневшими глазами.

— Её зовут Мирослава, — рявкнула она. — У женщин есть имена. Не только у меня и твоей матери. Научись быть более внимательным!

— Я знаю, как её зовут, — возразил он. — Но имена…

— Мирослава сама тебе его назвала, а значит, ничего не имела не против! — перебила она его.

— Она назвала его тебе, а не мне, — почему-то вновь не согласился он, но почти мягко. — Да и у них в столице нет таких поверий.

— Тем более! Даже если она не назвала тебе его, ты-то почему-то общаешься с ней по-простому — я слышала, что ты ей бормотал, когда принёс сюда! Да и сам назвался при встрече по имени.

— Ты тоже.

— Мстислав, не веди себя так, — суровым тоном попросила она.

Он глубоко вздохнул сдаваясь.

— Когда я представился по-простому, то это было скорее от удивления, а потом она уже сама предложила, и я не стал спорить, но…