Подхватив одно, он опрокинул его на себя. Не помогло. Перед глазами еще стояла картина пролившейся крови. Он вновь набрал воды, на сей раз ледяной. Задержав дыхание, он поднял емкость, но не успел вылить на себя ее содержимое.

Знакомый рык заставил его вздрогнуть.

– Эй, раб. Подойди сюда.

Он обернулся. В пяти шагах от него стоял Сигурд. С левой руки все еще капала, не успевшая свернуться, кровь.

– Плесни-ка воды.

Он подставил руки и с ожиданием посмотрел на замершего Антея.

Антей неподвижно застыл, с ужасом вспоминая слова Рагнара, принуждавшего его держаться подальше от брата.

Тот нетерпеливо шагнул вперед.

– В чем дело, раб? Долго мне еще ждать?

Чувствуя в голосе растущую злобу, Антей нерешительно приблизился и поднял свою ношу так, что вода потекла на землю тонкой струйкой, разбрызгиваясь о камни.

Хмыкнув, молодой хозяин стал с брезгливым выражением лица ожесточенно оттирать кровь с перчатки, не снимая ее с руки. Удовлетворившись результатом, он убрал руки.

– Хватит.

Он отряхнул руки и снова взглянул на раба.

Тот, опасаясь, что брат его узнает, опустил глаза.

– Я видел, как ты таращился на нас. Смотри мне в глаза, падаль.

Антей с трудом поднял голову.

– Что он тебе сказал?

Покрываясь потом под взглядом человека, когда-то звавшего его братом, он нехотя ответил.

– Он назвал меня псом, господин.

Губы Сигурда искривила ухмылка.

– Это он точно подметил. Ты отличный пес. Послушный и сильный, к тому же неплохо дерешься. Пожалуй, стоит дать тебе имя, хотя, рабу и не положено. Будешь зваться Волкодавом. Нравится имя?

Он выжидающе взглянул на Антея, но тот снова опустил голову.

– Как вам будет угодно, господин.

Он услышал, как со свистом вырывается сквозь сжатые зубы воздух. В горло уже знакомой стальной хваткой вцепилась рука. Даже мокрая кожа перчатки не скользила в смертоносном захвате. Сигурд прошипел:

– Кто позволил опускать голову? Отвечай, как положено. Я спросил, нравится ли тебе это имя.

Он еще раз тряхнул раба, утверждая свое превосходство.

Антей придушенно прошептал:

– Да, господин.

Удовлетворившись ответом, Сигурд какое-то время еще медлил, внимательно всматриваясь в глаза раба в поисках лжи, но потом разжал пальцы.

Горло саднило и руки так и тянулись размять его, но Антей стоял, борясь с собой, и с непритворным отчаянием смотрел на человека, бывшего когда-то его братом.

Всегда сдержанный и уравновешенный, он никогда не опускался до запугивания и излишней жестокости.

И все же…

Когда Сигурд уже уходил, на его лице застыло знакомое выражение легкого разочарования. Ждал ли он, что, обезумевший от боли и страха, раб, станет сопротивляться? Хотел пролить еще кровь, не успокоившись после такого короткого и неравного поединка? Или он узнал его?

Такая же тень неудовлетворенности появлялась на его собственном лице после учебных боев, в которых он неизменно повергал любого противника, подобранного ему наставником.

Всех, кроме одного. Хотя, он так и не признал своего поражения.

Там, в цитадели Воронов, претенденты на гордое звание рыцаря долго и упорно тренировались.

День за днем, год за годом, меняя детские короткие мечи, игрушечные и грубо сделанные, на деревянные тренировочные, весом зачастую превосходящие боевые. И в самом конце, приближаясь к долгожданному порогу совершеннолетия и совершенства владения собой и оружием, они получали настоящее оружие.

Да, клинки Воронов, кустарные и грубоватые, были гораздо хуже оружия Волков, разнообразного, искусно выполненного из лучших материалов. Но отличались они не только этим. В них была душа.

Там, в их прошлом, каждый мальчишка с завистью провожал взглядом такое оружие. Это был предел мечтаний.

Каждый клинок был результатом долгого и упорного труда. Не важно, кто его делал – сам владелец или же он заказывал его более опытному собрату, в каждый меч, кинжал, даже нож – вкладывалась душа мастера. Это было обязательным условием сотворения металлического чуда.

Единственным этапом, когда металла не касались руки человека, было литье железа в формы для заготовок. Потом эти заготовки тщательно ковались и закалялись, затачивались и полировались до поистине зеркального блеска поверхности.

Каждый клинок, в конце концов, требовалось как-то украсить. В братстве не было и не должно было быть, согласно кодексу, двух одинаковых орудий убийства.

В ход шла чеканка рисунков, рун, символов, имен. Разнообразной была и отделка рукоятей. Каждый воин подвешивал к оружию какой-то мелкий амулет, вроде тех колечек на ноже убитого дикаря, который висел сейчас на поясе Сигурда. Если бы не они – возможно, что он и не вспомнил бы о своем позорном проигрыше.